Сброд
Шрифт:
– Мне такая засада не кажется безнадёжной. Меня тревожит другое: этот Афанасий, управляющий Кременца, как-то слишком легко готов предать своего господина. Видок у него холёный, на недовольного жизнью он не похож. С чего бы ему так рьяно помогать нам? Ты, Мстивой, как бывший дружинник, ничего о нём не слыхал?
Мстивой молчал, сосредоточившись на своих мыслях. Потом он выглянул в полукруглый проём, выходящий на проход к воротам крепости. Там, возле нескольких телег, которыми всё ещё был перекрыт выход из Кременца, до сих пор стояли два десятка людей Ворона, явно не ослабивших готовности к внезапной атаке на их участок. Среди них был и Волибор. Он же, наоборот, с головой ушёл в размышления, и казался несколько подавленным. Глядя на него, Мстивой наконец ответил Вуку:
– По-моему, когда-то давно, в дружине ходила некая история об управляющем Кременца, точнее, о его маленьком сыне. Я никогда не любил слушать истории простых дружинников, которые передаются у них из уст в уста. У каждого нового рассказчика, они обрастают
Громкий и чёткий крик Мстивоя, заставил бывшего тысячного вздрогнуть, оторвавшись от душевных терзаний. Он мигом нашёл взглядом атамана, в полукруглом проёме на втором этаже, и вопросительно на него уставился.
– Волибор! – на всякий случай повторил Мстивой – Подымись сюда, к Залу Совета, будь добр. Нам нужно кое-что узнать у тебя.
Мгновение нерешительно помявшись, бывший тысячный всё же выдвинулся в указанном направлении, а Мстивой повернулся к остальным атаманам. Волибор шёл сейчас к залу совета так, как будто ноги у него окаменели. Ему хотелось, чтобы этот непродолжительный путь, сейчас сделался бесконечным. Разные мысли вихрями кружились в голове бывшего тысячного, то взбалмошно взлетая, то, притихнув, опускаясь. Сейчас угрызения совести, сомнения в правильности своего решения, относительно помощи разбоям в овладении Кременцом, уступили место банальным опасениям за свою жизнь. Волибор видел, что его роль уже сыграна, и понимал, что разбои в принципе больше в нём не нуждаются. Для чего его сейчас позвали? Зачем он им ещё может быть нужен? Хотят от него избавиться? Но зачем им это? А всё ли, что делают эти люди, имеет смысл? Могут убить просто так, чтобы показаться значительнее самим себе… Единственным, что слегка успокаивало Волибора, было оружие, которое у него так и не отобрали. Погладив рукоять меча, бывший тысячный твёрдо решил, что если почувствует явную угрозу, то перед смертью постарается зарубить одного-двух атаманов.
Когда Волибор, наконец, поднялся по ступенькам, и приблизился к атаманам, те рассказали ему о разговоре с Афанасием, о том, что Батурий уже возвращается из Радовежа, и о предложенной управляющим засаде. Атаманов больше всего интересовало, известны ли Волибору какие-либо обстоятельства, на основании которых, можно было бы поверить, что Афанасий действительно готов предать Батурия. Выслушав всё это, бывший тысячный, как бы нехотя, ответил:
– Я не могу сказать, в действительности ли решился Афанасий предать Батурия, но повод для этого у него есть. Правда, повод этот очень старый, и многие, думаю, о нём уже позабыли. Лет восемь назад, у Афанасия был сын, которому тогда было пять лет отроду. Мальчишка был смешлив, и страшно любопытен. Однажды он тайно пробрался в княжьи покои, и стал играть в оружейной палате. Разыгравшись, малыш опрокинул одну из стоек с оружием. На грохот сбежались слуги, заставшие его на месте. Узнав об этом, князь приказал всыпать мальчишке двадцать плетей. Взялся за исполнение, один из личных слуг Батурия. Выполняя волю владыки, он проявил завидное рвение, не жалел сил. После этого, мальчик ещё три дня промучился в горячке, и умер. Никто не видел, чтобы после смерти сына, Афанасий хоть раз заплакал, он продолжал прилежно выполнять свои обязанности. В эти обязанности, входит лишь управление работой прислуги в крепости, а за кухней и покоями князя, следят его личные слуги, которые управляющему Кременца не подчиняются. Так что даже при желании, Афанасий не смог бы чем-нибудь навредить Батурию. Но тот, на всякий случай, всё же приказал следить за управляющим. Те же, кто следили, докладывали князю, что Афанасий лишь прилежно исполняет свои обязанности, не позволяя себе даже хулы в адрес владыки. Так шёл год за годом, и всё это время, управляющего Кременца не за что было упрекнуть. Лично я много раз слышал, как Батурий ставил Афанасия в пример другим своим подданным, мол, даже после такого, тот остаётся верным и старательным слугой. Кстати, несколько лет назад, у того слуги, который исполнял приговор князя – порол сына Афанасия – нашли дорогой кинжал очень тонкой работы, украденный из оружейной палаты князя. По приказу последнего, ему отрубили руки по локти, и изгнали из крепости. В среде прислуги крепости тогда пробежал слух, будто это месть Афанасия за сына, но поводов официально обвинить его не было. Вполне может быть, что всё это время, он только и ждал случая отомстить князю, но только так, чтоб наверняка.
Атаманы переглянулись. Повод у Афанасия действительно был, и очень серьёзный. Годами ждать своего часа в окружении подлиз и доносчиков, спрятав до поры всю свою жгучую ненависть, в самый потаённый уголок души: такое самообладание вызвало симпатию даже в чёрствых разбойничьих сердцах. Духовлад первым нарушил тишину:
– Думаю, мы должны пойти на риск, и остаться в крепости. Нужно решить вопрос с князем, а не пытаться снова убежать от него.
– Уйдём мы из крепости, или останемся – в любом случае мы идём на риск. Но я уверен, что в крепости, у нас гораздо больше возможностей – поддержал Мстивой.
Вук молча закивал головой, соглашаясь с соратниками, а Ратибор и Ворон,
Волибор следил за разбойными атаманами. Параноидальные мысли о том, будто он больше не нужен разбоям, и они вот-вот от него избавятся, плотно засели в его сознании, нарочито неуклюже там окопавшись, и обращая всё внимание только на себя. Внезапно, бывшего тысячного пронзила мысль покинуть крепость немедленно, пока вокруг ещё царит переполох, а большинство разбоев заняты грабежом. Почему он не сделал этого всего с полчаса назад, когда находился позади пары десятков разбоев, оставленных охранять выход из крепости?! Они были так поглощены ожиданием возможного прорыва стражников из крепости, что практически не обращали внимания на Волибора, притихшего среди них. А он, вместо того, чтобы улучить момент, и потихоньку выйти через открытые ворота, стоял, борясь с угрызениями совести, и размышлял, правильно ли он поступил, приведя врага в Кременец. Но сейчас, воспалённому паранойей сознанию бывшего тысячного, мерещилась новая возможность спастись. Молодой главарь с бывшим сотником, занялись обсуждением будущей засады. Рыжебородый здоровяк и черноволосый атаман, поглощены злобой друг на друга, изредка безмолвно обмениваясь ненавистными взглядами. Один только худосочный, юркий атаман с живыми глазами, ничем не отвлечён. Но ничего, сейчас первые двое привлекут его к своему разговору, и тогда можно будет напасть! Стремительно! Так, чтоб никто не успел опомниться! Двоих точно удастся свалить расслабленными. Если повезёт, то ещё двух – пока достанут оружие. Конечно, с одним уж точно придётся вступить в бой, но он – Волибор – опытный воин, а его предполагаемый противник – всего лишь лесной налётчик. Главное, по возвращении к воротам, иметь непосредственный вид, как будто он выполнил то, зачем его звали атаманы, и просто вернулся на своё место, а там уже потихоньку сбежать. Даже если охраняющие ворота разбои и заметят, что он уходит, не бросят же они свой пост ради него! Всё это очень рискованно, но лишь решившись на этот риск, можно остаться в живых. Смиренно ожидать заклания, лёжа на алтаре, подобно барашку – это точно не выход! Волибор облизал пересохшие от волнения губы, и медленным движением, положил левую руку на ножны меча, уперев её большой палец в гарду, дабы быстрее выхватить оружие, слегка подтолкнув его навстречу правой руке.
Вук особо не раздумывал над тем, какими будут дальнейшие действия «Медвежьего Воинства». Нет, он переживал за будущее своих соратников, да и его собственное не было ему безразлично, просто в сложившейся ситуации, он не желал принимать участия в выборе, так как любой из вариантов представлялся ему рискованным. Любой, утверждённый остальными план, он готов был поддержать обеими руками, и сделал бы всё от него зависящее, для его успешного претворения в жизнь, но выбор пути оставлял на совести товарищей. Поэтому, он сейчас был более ментально раскрепощён, нежели остальные атаманы, и от его внимания не ускользали происходящие вокруг мелочи. Без особых причин бросив взгляд вдоль по коридору в сторону лестницы, он боковым зрением успел заметить, как рука Волибора тихо, будто крадучись, легла на ножны меча. Вук тут же сосредоточил всё своё внимание на бывшем тысячном, который, заметив это, неуютно поёжился. Не спуская глаз с Волибора, атаман медленно, как будто просто так, от нечего делать, вынул из ножен свой меч.
Волибор мысленно проклинал свою судьбу – худосочный атаман, что-то заподозрил! Ситуация складывалась явно не в пользу изначального плана, но сознание не желало расставаться со спасительной возможностью, в которую уже успело уверовать, и Волибор всё-таки решил напасть. Собраться… сейчас…
В коридоре показалась группа из четырёх разбоев, как следует похозяйничавших в одном из помещений, и находящихся в активном поиске следующего. Они пытались проскользнуть мимо атаманов, не привлекая к себе лишнего внимания, но их окликнул Вук:
– Эй, парни, идите-ка сюда! Просто побудьте здесь, рядом.
Разбои явно очень расстроились из-за упущенной возможности разграбить пару-тройку роскошных покоев, но повиновались, встав совсем рядом с атаманами, и Волибор мягко снял левую руку с ножен меча.
Остальные атаманы, так и не заметившие подозрительного поведения Волибора, всё-таки решили остаться в крепости, и устроить Батурию засаду. Вернее, решение вынесли только Духовлад и Мстивой, так как Ратибор и Ворон, были до сих пор поглощены взаимным раздражением. По предложению Мстивоя, было решено (больше для того, чтоб «развести по углам» конфликтующих атаманов), что он с Вороном, отправится собирать на Совет «Медвежье Воинство», рассредоточившееся по всей крепости, а Ратибор, Вук и Духовлад – закончат переговоры с управляющим. Последние, с которыми остался и Волибор, и призванные Вуком разбои, снова вошли в Зал Совета.
Оставшиеся здесь разбои, уже вовсю снимали с вельмож драгоценности и изысканные шмотки. Особенно веселил чумазый персонаж, с взбалмошной шевелюрой и торчащей во все стороны неровной бородой, натянувший жёлто-красный шёлковый халат рунейского покроя, прямо поверх своей засаленной рогожи. Хозяин халата валялся на полу в одном исподнем и с перерезанным горлом: не хотел, видимо, расставаться с одеждой. Завидев вернувшихся атаманов, разбои прекратили грабёж, и на несколько шагов отступили от элиты Чёрного Края. Духовлад подозвал к себе Афанасия, и прохладным тоном заявил ему: