Счастливая черкеска
Шрифт:
Но мне уже успело понравиться: коня купил, а?!.. Все-таки заговорила кровь, заговорила. Да и как ни ряди — поступок. Это вам не плейер, не какой-нибудь пейджер там или «видак» — это конь!
И я спокойно сказал жене:
— Как это что будем делать? Кормить будем.
Она нарочно вплеснула руками:
— Теперь еще — и коня?! — и тут же, естественно, «нашла крайнего».
— Это ты виноват, ты!
Вообще-то, конечно, я. Хоть вовсе и не в том, что имела в виду жена…
Он родился в Сибири,
— В деревне к нему хорошо относились, — сказала жена. — А теперь все смеются!
Углубившись в сибирские да кубанские дали, я уже потерял было нить разговора, потому переспросил:
— Смеются?.. Почему?
— Ты что, не слышишь, о чем я тебе рассказываю? — обиделась жена. — Его сын покупает лошадь…
— И деревня смеется?
— А что же они должны делать? — спросила она запальчиво. — Конечно, смеются: и над дохлятиной этой, и над Жорой над твоим…
В те дни я был сильно занят, никак не мог выбраться, чтобы хоть одним глазком взглянуть на «дохлятину», зато, когда со станции в Звенигороде звонил сын, засыпал его вопросами:
— Зачем он тебе, конь?
— Не знаю пока, — честно отвечал сын.
— А где он у тебя все-таки стоит, не пойму?
Он пытался успокоить:
— В ямке пока, ты знаешь… В той части будущего подвала, где я собираюсь гараж потом строить.
— Она же у тебя без верха?
— Да я накрыл быстренько — хоть кое-как пока…
— А в ней не холодно?
— Да с зимой повезло — пока морозов не было.
— Но там же коню темно, в ямке?
— А зачем ему свет?
— Правильно! — говорил я. — Это раньше черкесы подолгу выдерживали лошадь в конюшне без света, чтобы она потом хорошо видела в темноте и в ночном набеге не подвела… Ты что же, на Тимухово собираешься потом ночью напасть?
— Да почему? — хихикал сын, пробовал смехом поддержать мне настроение.
— На Аляухово, что ли?
— Вообще-то его можно пустить, Орлика…
— Куда?
— Ну, деревню развалить — справится.
— Справится?
— У него прикус, понимаешь?.. что-то все время должен грызть…
— Потому-то тебе его и отдали задарма?
— В общем, да.
— Так он тебе избу не сожрет?.. Начнет снизу…
— Ну, первый-то венец он слегка попортил… сильно погрыз. А потом я перевязал его на другое место. Правда,
Я все же не выдержал:
— Как это так, слушай?.. Ничего для него не приготовив — и вдруг коня привести!..
— У меня уже, между прочим, скребок есть.
— Скребок? — принялся я насмешничать. — Это, конечно, главное — да, в конном деле, тут главное — скребок…
— А разве это не важно, в самом деле, чтобы лошадь ухоженная была?
— А где ты его купил?
— Да, купишь, как же — в продаже днем с огнем. Это мне одна бабушка передала с другого края деревни — лечил ее как-то… теперь внуки приходят: вот, бабушка послала, велела вам передать. И тут же спрашивают: а для чего эта штука, дядь Гоша? Что ею делают? Пришлось показать сразу. Ну, и приходят теперь каждый день — Орлика скрести…
— Ты, я вижу, не дурно устроился…
— А им плохо, что ли?.. Они катаются на нем…
— Ну, правильно: чего там в больнице дурака валять? Откроешь конноспортивную школу…
— Тут люди подошли звонить, — говорил сын. — Очередь.
— Ну, пока давай… Привет передавай.
Он спрашивал:
— Орлику?
— И Орлику тоже.
— Ты бы ему лучше хоть полмешка овса передал! — ехидно говорила жена, которая в такие минута, когда он звонил, конечно же стояла рядом. — Не знает, чем кормить…
— А что? — сказал я. — Это ли проблема — полмешка овса… вот делов!
Тут же открыл записную книжку, набрал номер своего старого доброго знакомца Мухтарбека Кантемирова и, когда он, признаться неожиданно для меня сам взял трубку, победно глянул на жену: не отходи, мол, и тут послушай!.. Что ж нам осетинские братья, думаешь, полмешка не подкинут?.. Да для джигита это — раз плюнуть!
Поздоровался с Мухтарбеком — и сразу же быка за рога:
— А почем у нас нынче, Миша, овес?
Тут надо Мухтарбека знать: вот-вот стукнет шестьдесят, а все — как ребенок. Сдается иногда, что человека с более чистым сердцем вообще не встречал… Может, как раз потому, что всю жизнь — с лошадками? А они ведь редко обманывают…
И он так дружески, так благородно откликнулся:
— Спасибо тебе, дружище!.. Хоть ты мне хочешь посочувствовать. Нынче это уже невыносимо: был пять рублей килограмм, а теперь — восемь!.. Что мне делать? Ты же знаешь, что у меня их шестьдесят… и какие лошадки!.. Как и людей, как наездников своих, всю жизнь собирал… Но кому он нынче нужен, конный театр?.. Когда кругом такое творится… Кроме нашей общей трагедии у меня своя, представляешь?.. Кони мои, но седла — их, вот они тайком берут свои седла и уходят потихоньку… им стыдно, но что делать?.. И что я ему скажу, если, он, профессиональный наездник, каких даже на Кавказе немного, получает триста рублей. А килограмм овса — ты представляешь?..