Счастливая черкеска
Шрифт:
— Кавказ подо мною? — спросил генерал насмешливо.
— Хоть бы на часок! — сказал я мечтательно.
— С удовольствием бы составил кампанию, — поддержал он понятный ему порыв. — Но… всё, что могу, как говорится!
Повел рукою на собственные пейзажи, и я снова и с интересом, и с ностальгическою тоской стал вглядываться, но тут вдруг подернул головой — словно споткнулся обо что-то глазами.
— Совсем другие горы, — послышалось у него в голосе одобрение. — Афганистан, да.
— Неужели с натуры?
— Нет, это по памяти…
Но тут надо, пожалуй,
С Ирбеком давно понимали друг дружку с полуслова: подтолкнул его плечом, потихонечку спросил, кивнув на Цаголова:
— Есть причина?
— А у него она будет ещё лет десять, — рассмеялся Ирбек. — Столько, сколько моджахедом работал…
Сунул руку в карман пиджака, достал небольшое фото: угрюмый погонщик в драном халата и в чалме с мордой верблюда над плечом.
— Каких только не разузнал там секретов, а спрашиваю, что это за скакун у него за спиной: «араб» или «ахалтекинец», скажи Ким? Молчит!..
Когда рассказал теперь Цаголову о цели визита, генерал нисколько не удивился.
— Я вылетел немедленно, как только из Владикавказа позвонили в Москву, и ещё застал нерастаявшие следы от конских копыт на крыше школьной подсобки, — начал деловым тоном. — И сделал потом всё, что должен был сделать профессионал: всех до одного свидетелей расспросил, ответы записал, свел вместе, постарался анализ дать…
Где-то в архивах моих лежит крошечная кассета с записью подробнейшего рассказа генерала Цаголова… мне стыдно, что где — то, а не тут, сейчас — под рукой. Стыдно, что по горячим… по ещё нерастаявшимследам запись эту я так нигде не опубликовал тогда — после за меня это сделал в «Юридической газете» старый товарищ Юра Апенченко, однажды искренне удивившийся: «Как? У тебя этоесть и ты — сидишь?»
Такие мы, русаки!
(Подумал было, вдруг повезёт, сунулся сейчас по многочисленным коробкам и ящикам, нашел такую же крошечную кассетинку от «Сони» с надписью карандашной: «Босфор»… Это — к тому же, и лишь подтверждает, что я сейчас вроде бы на верном пути… на курсе, который прокладывал тогда снимавший учебный фильм для будущих штурманов России Евгенний Геннадьевич Бабинов — Главный штурман Военно-Морского Флота…)
И всё же не в этом суть.
В том, что сам генерал все в осетинском селении Дигора случившееся воспринимал с той же уверенной деловою серьёзностью, с какой относился к своим афганским странствиям караванными тропами…
— Что любопытно, — рассказывал, зажигаясь. — Все слышали, как святой Георгий
Выходит, зря я всё-таки в разговоре с Мухтарбеком пошучивал насчёт вселенского пира — зря. Сказал об этом Цаголову, и он будто вспомнил:
— Будешь звонить, поздравь его. Недавно он окрестился…
Надо сказать, что прежде я об этом не думал: крещен Миша, нет ли?
— Вот как? — откликнулся теперь с неожиданной радостью. — И где он окрестился?
— Отец Артемий его крестил, — чему-то улыбался Цаголов. — Может, помнишь: в самом начале перестройки этот батюшка вел передачи для детишек — такое доброе лицо, весь светится, — и переменил тон. — Так и не пойму до сих пор, почему он с телевидения ушел, а все эти бесы появились…
Загадка, которую не в силах даже опытному аналитику одолеть?..
5
О Полозкове «Правда» так ничего и не дала: по вольной своей, не стесненной работой в штате привычке я тогда замахнулся чуть ли не на роман о Кубани, а положение в стране менялось стремительно — не успел. Две сотни машинописных страниц под весьма многообещающим названием «Возвращение человека» и поныне дожидаются продолжения уже в одном из самых дальних углов на нижней полке вместительного стеллажа — молчаливого пожирателя так и не воплощенных, не доведенных до ума замыслов…
Но ведь обещал тут вернуться к «рыцарю-наоборот», к ставропольскому оборотню Горби, из-за которого — чтобы мог на своем комбайне без препятствий проехать через Кубань — слетело столько краснодарских головушек!
Как-то стоял в Москве перед концертным залом «Россия» с картонками пригласительных билетов на выступление Кубанского казачьего хора — раздавал землякам. И вдруг появился один незапланированный, как бы примкнувший к нам уже недавно земляк: Полозков.
Не богатырской внешности, а тут ещё худой и бледный больше обычного после всех наших общих горестей и тяжкой персональной беды под названием «обширный инфаркт», двигался он медленно и как будто осторожно, но глаза из-под очков смотрели по-прежнему остро, и я пошел навстречу, мы обнялись.
— Позвольте, Иван Кузмич, не только поздравить вас, но — позавидовать, — сказал от чистого сердца. — Очень дельную вы написали работу!
Он вскинулся:
— Успели прочитать? Спасибо, братское спасибо!
— Вам спасибо, — сказал обычное.
А он вдруг как будто вернулся к давнему разговору — оба мы понимали, о ком это:
— Какой оказался предатель!.. Какой сукин сын!
И как, придется добавить, хорошо, что «Правда» не дала тех, сказанных с придыханием слов Полозкова о тогдашнем его высоком патроне…