Счастливая черкеска
Шрифт:
Конечно же, сначала он побеждал змия и освобождал красавицу, возвращая её родным отцу-матери, потом, наблюдая за схваткой славян-русичей с кочевниками, врезался в самую гущу схватки, и его удары мечом со вздыбленного коня решали исход яростного боя… Помогал святой Георгий лихим гусарам, в меньшинстве оказавшимся против французских драгун под Бородино, помогал русской коннице против германской в первую мировую. И, в глубокой печали опустив голову, долго потом стоял скраю поля, на котором шла братоубийственная война белых казаков с красными. Гражданская…
Но вот на арену стремительно вылетали уже нынешние —
Действо получалось яркое, энергичное, богатое по смыслу и щедрое своими эмоциональными всплесками, которые придавали ему не только главные по сюжету, но и вставные номера — с ярмарками, гуляньями и народными забавами… почти полтора десятка лет спустя я всё ещё вижу, вижу это как наяву!
Правда и то, что я ведь не один раз спектакль просматривал. Несколько. И когда Миша звал на репетиции. И когда пригласил на видеозапись покупавшими представление на корню, спорившими из-за этого меж собой японцами да голландцами.
Мы как раз снимали документальный фильм «Вольная Кубань», и я решил, что одна-две сцены из мишиного спектакля наверняка украсят нашу картину… но что такое, что такое?
Неизвестно откуда взявшиеся военные «гаишники» и раз, и другой, и третий завернули нашу машину с киноаппаратурой, могли опоздать, а тут вдруг — тоже откуда ни возьмись — на улице появились танки… наверняка опоздаем, не сможем пробиться потом сквозь толпу у входа, не успеем найти удобное для съемки местечко!
Притемненный зал Дорца спорта в Лужниках был чуть ли не полностью пуст — лишь кое-где кучковались молодые осетины, которых я видел на собраниях землячества, куда частенько приходил с Кантемировыми…
Десятка три или четыре зрителей — в зале, рассчитанном на шесть тысяч мест.
Это был день Преображения Господня в 1991 году — 19 августа.
Отвлёк москвичей другой спектакль: возле Белого, будь неладно это название, дома самый известный из русских режиссеров, Иван Хмель, с помощью многочисленных зарубежных помощников и консультантов показывал свою новую работу: «Царь Борис, расеянин…»
Как знать: может, эта премьера каким-то образом задержала на улицах столицы и самого святого Георгия?
Но в Лужниках он не появился.
Спектакль, который так блистательно разворачивался на всех последних прогонах, теперь вдруг померк, замедлился, почти остановился… В самый неподходящий момент споткнулся вдруг под Мухтарбеком серый в яблоках его Эдуард, верный «Эдуля»…
Не от внезапного ли повеса головы у наездника это всегда случается?
Не от неверного ли толчка джигитского сердца?
Миша после спектакля уединился, и только чрезмерная настойчивость привела меня, наконец, в комнатушку, где с серебристым шлемом на коленях сидел, ещё не снявши алого плаща, опустивший голову на грудь не знавший до этого не только
Или у них тамтоже все не так просто и случается всякое?
Каким отрешенным взглядом, каким печальным друг мой на меня посмотрел!
Спектакль провалился с треском, и первыми убежали из труппы ярмарочные плясуны из вставных номеров, акробаты с гиревиками, так выразительно и так весело изображавшие народные забавы… Потом, прихватив седло, которое у каждого джигита — своё, тайком стали покидать Мишу наездники.
Сперва только русаки, потом — осетины…
С немногими оставшимися с ним конниками несколько лет Миша то перебивался на Золотых песках в Болгарии, то бедовал на чужих манежах в Москве… Всё это время мы перезванивались, нет-нет да встречались на осетинских праздниках или в доме у старшего брата, у Ирбека, и когда в газетах замелькали сообщения о явлении в Осетии святого Георгия, я тут же набрал мишин номер.
— Тебе не кажется, Миша, что это на твой многолетний и почти непрестанный зов Георгий Победоносец откликнулся? — спросил Мухтарбека. — Во всяком случае, ты этому наверняка способствовал… звал его… тебе не кажется?
— Нет-нет, Гаринька, нет! — в дружелюбном мишином тоне так ощутима была его деликатная улыбка, которая не однажды заставляла меня задумываться: откуда в этом богатыре с его великаньей силой и ловкостью опытного поединщика, откуда столько мягкости и братской любви? — Это слишком щедрая награда за мой скромный труд. Чересчур высокая честь, я её не достоин. По-моему, это все осетины давно просили его защиты, и он появился, наконец, наш святой… наш Георгий Победоносец. Ты знаешь, какой потом в Дигоре был кувд? Люди пришли не только из соседних сел — из Владикавказа приехали. Везли с собой кто баранов, а кто быка. Не хватило всей улицы, чтобы сдвинуть столы и выставить на них все, что привезли с собой — столы тянулись и за селом, по обе стороны…
— Миша, Миша, — попытался остановить его. — Скажи другое: какие-то достоверные подтверждения есть? Или этот пир на весь мир — самое главное теперь доказательство…
— Такого общегопира в Осетии уже давно не было, хотя ты знаешь, сколько народу собирается всегда в святой роще на праздник Джергубы… того же Георгия Победоносца. Но там было больше! В Дигоре.
— Вот и спрашиваю: теперь это — главное доказательство чуда?
Мухтарбек вздохнул и уже другим тоном посоветовал:
— Позвони генералу Цаголову. Он человек серёзный, ты это знаешь. И он с удовольствием с тобой встретится…
— Он был там — Ким?
— И там — тоже, — улыбнулся Миша.
— Сейчас же с ним свяжусь. Тут же.
— Перезвонишь мне потом? — попросил Мухтарбек. — Надо повидаться: у меня для тебя есть маленький подарок… к случаю как раз. Перезвонишь?
Генерал, работавший тогда заместителем министра в Миннаце — в том же здании на Ушинского в центре Москвы, где когда-то Иосиф Виссарионович Сталин в Миннаце начинал, — принимал меня запросто, в комнате отдыха рядом со своим кабинетом — все стены здесь были увешаны видами Кавказа собственной его кисти. Извинившись, я медленно пошел было вдоль картин, но тут же остановился, завздыхал…