Счастливая черкеска
Шрифт:
Какою оживленной сделалась морская дорога на подходе к турецким берегам, уже к Босфору!
Сердце возрадовалось было писаным по-латыни русским названиям на бортах, но пыл мой тут же остудили стоявшие рядом опытные морские «волки»:
— Вы на порт приписки глядите: во-он, буквами помельче…
Кому только теперь не принадлежали наши суда! Кто их только не арендовал! Вместе с командой.
Не очень весело махали нам в ответ нынешние невольники, проходившие мимо кораблей доблестного некогда Военно-Морского флота на судах, выходит
Но вот и пролив, вот они — ворота русской славы и русской трагедии… Может, здесь как раз и рождался державный смысл двуглавого орла на русском гербе?.. Когда ещё князья наши, стоя на носу идущих к Царь-граду ладей с дружинниками, строго поглядывали на берег слева и справа; когда столетья спустя по водному разделу меж Азией и Европой спешили к местам морских сражений покрывшие себя неувядаемой славой русские адмиралы?..
Какое оживление царило в проливе, сколько наших судов торопились навстречу нам!
И снова все — под чужими флагами.
Рудовоз «Знамя Октября», порт приписки Анталия.
Танкер «Магнитка», порт приписки Пномпень…
А по бокам от нас проплывал двуединый, спаянный историей — жестокой учительницей — древний город-легенда с минаретами между вековыми домами-крепостями и ажуром современных «высоток», с пестрыми коврами на балконах домов по обе стороны, с кофейнями на близких берегах — там и тут: Истанбул-Константинополь. Стамбул.
— И правда, сказка, — и правда! — невольно вздохнул я, как бы сам себе отвечая в этом непрерывном внутреннем диалоге, то поднимающем душу к небесам, то опускающем её на грешную землю.
— И знаете, кто её сделал былью? — с горькой усмешкой спросил Евгений Геннадьевич, Главный штурман, с которым успели мы подружиться и часто теперь бывали вместе. — Это мы с вами, да-да, не удивляйтесь: ещё недавно по мировым меркам, скажу я вам, довольно скверный был городишко. А расцвел теперь благодаря нашим челнокам — верней, «челночихам», которым мы с вами переплачиваем за гнилой турецкий текстиль.
Им бы детей рожать!
Таких же выносливых, как сами. Таких же бедовых и бесстрашных.
Но и они теперь — как в плену.
Раньше отбирали у нас красавиц-девчат кривою турецкой саблей, а отнимали их и возвращали домой острой казацкой шашкой. Но прошли времена булата, прошли. Злато нынче диктует законы чуть ли не всему белому свету…
И нам теперь с вами тоже. И — нам!
Навсегда уже?
Я всё поглядывал на батюшку, который уединился на носу: как одинокие в грозных своих решеньях князья. Как знающие, куда ведут моряков своих адмиралы: недаром ведь говорят, что тем от генералов они и отличаются, что те солдат посылаютв бой. Адмиралы матросов своих ведут.
Теплый воздух был почти
Его неистощимая энергия не только мне была по душе — появление священника всеми встречалось радостной и дружелюбной улыбкой. Как-то сказал ему об этом, и он откликнулся живо:
— Это в других храмах и в других городах могут позволить себе лениться. Мне расслабляться нельзя. Я — в нашем Севастополе.
— Приходится туго, батюшка?
В голосе у него послышалась доверительная нотка:
— Настолько… иногда. Что братию приходится звать…
— Братию?
— Владеющую и ай-кидо…
— И?..
— И русской рукопашной, конечно.
— Рукопашной?
— Да, — ответил он с убежденностью, которая так влекла к нему. — Господь посылает мне верующих, крепких не только духом.
Почти на выходе из пролива бросился к нам, стоящим от него чуть поодаль, вытянул руку к правому берегу:
– Святая София, перекреститесь на неё! Крестились, глядели молча на проплывающие вдали очертания древнего храма, знакомые, казалось, не только по рисункам в старых книгах и фотографиям в новеньких путеводителях — ещё и по току в себе русской крови… Обширный купол с православным крестом и минареты по всем четырем углам…
А батюшка, перекрестившись ещё раз истово, воздел руки:
— Жди нас, Святая София, жди — мы ещё непременно вернёмся!
Как-то очень знакомо щипнуло глаза.
Вспомнил эту горькую песню, которую на рыдающем разрыве гармошки пели после победы просившие Христа ради инвалиды — «завей горе веревочкой»?
А немцы ж дошли до Ростова…
Идуть и конца не видать!
А русский мужик — из окопа с винтовкой:
«Попались, туды…»
Прости, Господи!..
Но — ведь попались же. Ещё как!
Правда, куда раньше нас от самой страшной войны оправились: нас никак она до сих пор не отпустит.
— Жди нас, София! — снова грозно прокричал севастопольский батюшка. — Жди!
Такая непреклонная вера слышалась в его искреннем голосе, что и на меня, никогда об этом дотоле не размышлявшего, словно просветление нашло: да ведь, и в самом деле, — предсказано ещё Иоанном Богословом! Не раз подтверждено другими пророками… Но, столько всякой чепухи помним словно таблицу умножения, а это главное знание, держим, выходит, на дальних задворках памяти?
Считается, «попущеним Божиим» Константинополь с древней Софиею отдан был туркам за грехи наши… Но с тех пор они только умножились. За что же возвращён будет?.. За бесконечное наше долготерпение и за страдания, которых никто не принял столько за историю свою, как Россия — за последнюю сотню лет? Или — по молитвам праведников, о которых знаем бесстыдно мало? Деланием тех, кто в отличие от самих нас не ведает сомнений, не знает устали?..