Сделано в Японии
Шрифт:
Желтый «мицубиси» проревел за окнами спустя десять минут, пережить которые с видимым спокойствием мне удалось с большим трудом. Из окна я увидел выпрыгивающего из левой передней двери целого и невредимого Ганина, на ходу прощально машущего с трудом различаемому за узким лобовым стеклом Паше, и сердечко мое с искрометной пулеметной очереди постепенно перешло на прерывистую дробь начинающей машинистки.
— Здорово! — Ганин плюхнулся на диванчик напротив. — Давненько я в «Виктории» не был!
— Кофе будешь? — поинтересовался я у постоянно
— Буду! — Он повернулся к стайке официанток, ворковавших от безделья около кассы, и заказал такой же «дринк — бар», как у меня.
— Долго будешь душу тянуть, Ганин?
— Подожди, пить хочется после этого «Кентакки», — отмахнулся от меня Ганин, принял из рук официантки положенную для «дринк — бара» чашку и побежал к барной стойке, предварительно выронив из — под, как выяснилось сегодня, не такого уж и дорогого пиджака на свой диванчик большой желтоватый бумажный конверт без опознавательных знаков.
Я из принципа не стал перегибаться за ним через стол и дождался, пока упрямый Ганин не вернется со своим кофе и не переложит конверт с диванчика на стол.
— Докладываю по порядку Такуя! — начал Ганин, предварительно отхлебнув горячего кофе.
— Да уж лучше по порядку, — согласился я.
— Значит, находится все это около канала, между мостами Рюгу и Тюо, понимаешь?
— Что там?
— Ты хорошо место понимаешь, Такуя? — спросил еще раз Ганин, демонстрируя неприкрытое желание добиться от меня адекватной реакции. — Место понимаешь?
— Понимаю, Ганин! Между портом и каналом. Что там?
— Там обычное офисное здание. На втором этаже контора страховая… Страховая контора, Такуя!
— «Нихон — кай хокен»?
— Как сказал бы мой друг Олежка, «ну»!
— Точно?
— Там не только по-японски, но и по-английски название написано. Как ты мне сегодня сказал!
— И?
— Пашка этот — там человек, как я понял, свой.
— Работает там тоже, что ли?
— Нет, свой, в смысле знакомый им хорошо. Как у нас говорят, «вхожий»…
— Понятно.
— В общем, он с дороги позвонил, что едет такой и такой человек за «пятьдесят три — сорок»…
— То есть по дороге ты еще не знал, что он тебя в «Нихон — кай хокен» везет?
— Да он не сказал ничего! Мы как подъехали, я, знаешь, прифигел малость. Все, думаю, сейчас Ито на крыльцо выйдет со своими изделиями Фаберже…
— При чем здесь Фаберже?
— Ни при чем, Такуя! Так, к слову пришлось!
— И?
— Что «и»? Я глазами пострелял: джипов вчерашних не было, стояло на стоянке несколько тачек, но все седаны с универсалами.
— Что Пашка говорил?
— По дороге, Такуя, извини уж, ты сам спросил, ругал почем зря косорылых и косорыловку вашу… Деньги у меня взял, два «мана» себе в карман положил, а восемьдесят тысяч — в конвертик, у него в бардачке конверты лежат…
— Значит, двадцать тысяч — его такса
— Да, он так и сказал, что на мне двадцатник заработал. Ну и по двадцатнику за бланк.
— А по делу он чего-нибудь сказал?
— По делу ничего. Это тебе не Олежка!
— Дальше что?
— Приехали, поднялись на второй этаж, в эту самую контору Я весь дрожу думаю, сейчас Ито выйдет, сейчас Ито выйдет!
— Не вышел?
— Не вышел. Сидят там два лба типа вчерашних, на компьютерах чего-то делают.
— Не разглядел — чего?
— Нет, они лицами ко входу сидели, то есть мониторами от меня — не разглядишь.
— И?
— А дальше — большой советский цирк!
— Чего?
— Того! Пашка заходит в контору как к себе домой. Эти два бугая на нас молча посмотрели, глаза отвернули, а Пашка подходит к ближайшему столу выдвигает верхний ящик, берет вот этот конверт, — Ганин ткнул пальцем в конверт перед собой, на который он уже умудрился два раза капнуть кофе, — и мы с ним выходим на улицу.
— И все?
— И все! То есть, понимаешь, Такуя, конверт этот никто прямо в руки Пашке не давал!
— Получается этакая великая молчанка, да?
— Так я говорю: цирк, большой иллюзион!
— А как это он тебя с собой в контору взял? Я, честно говоря, думал, он тебя где-нибудь с завязанными глазами в машине оставит…
— Да он и не собирался меня брать. Сказал: сейчас подъедем к одному месту, ты, дядя, в машине обождешь, а я бумаги принесу. Ну тут уж, Такуя, я не выдержал: нет, говорю, сто тыщ — деньги большие, мне на них неделю на буровой вкалывать, так что мы вместе с тобой, говорю, туда, Паша мой распрекрасный, пойдем.
— И он согласился?
— Не сразу. Позвонил куда-то, обсудил ситуацию и только потом уж сказал: «Ладно!» Денежки товарищ любит, ежу понятно…
— Он по-русски по телефону разговаривал?
— Ага, по-русски.
— А в конторе, говоришь, только японцы были?
— Да, двое.
— Другие помещения там есть?
— Офис весь страховой, как я понял, пол — этажа только занимает. То есть комнат пять. Мы же были только в приемной, через нее прошли, и, как я понял, в главном зале еще, где эти двое сидели.
— Значит, еще кто-то мог находиться В других офисах?
— Конечно, мог. С кем-то ведь Пашка по-русски говорил!
— Что в конверте?
— А я знаю?
— Ты чего, Ганин, больной?! Не посмотрел даже, чего купил на мой тридцатник?
— Да неудобно при Пашке было…
— Давай доставай!
Ганин отогнул клапан конверта и высыпал из него на стол четыре одинаковых таможенных бланка с грифом «С—5340» и еще несколько таких же бланков, но более блеклых и уже заполненных от руки. Ни одна из рамочных ячеек на пустых бланках не была заполнена, кроме самой нижней. Внизу каждого чистого бланка стояла аккуратная круглая красная печать с иероглифами, а рядом, как комментарий к ней, от руки латинскими буквами было выведено: «Maeno Minoru».