Сделано в Японии
Шрифт:
— Я не нервный, — отмахнулся я от его обвинений. — Не спал я толком просто, башка гудит…
— Ты своих вызывать будешь? — мягко намекнул мне на необходимость укрепления наш их нестройных рядов Ганин.
— Давай сначала к магазину подъедем, а там посмотрим, что к чему. Может, и не понадобится никто…
— Как скажешь, начальник…
Через три минуты черепашьего хода Ганин соизволил съехать со скоростной аккурат под зеленую вывеску «Хигаси», после чего его «галант» вообще практически встал, хотя спидометр
Найти сразу у нас, в Саппоро, что-нибудь по конкретному почтовому адресу, если только этот адрес не относится к зданию или квартире в самом центре, практически невозможно — «мури», по-нашему Вот и сейчас я произнес это сакральное «мури», когда увидел, что, сохраняя на спидометре семьдесят, Ганин пытается выехать фраером — гоголем на требуемый «Куру — сяри».
— Не найдем, думаешь, Такуя? — скосился влево Ганин.
— Вряд ли… — резюмировал я.
— Понастроите тут сами домов — теремов, а потом разбирайся в них! — чертыхнулся Ганин.
— Ты давай газок сбавь, Ганин, и мы спокойно магазинчик наш родимый найдем.
А — Вот он твой «Куру — сяри»! — заявил Ганин и резко затормозил у невысокого одноэтажного магазина с неоновой вывеской «Cool Shiari» и двумя огромными светящимися окнами по бокам от входной, также стеклянной двери.
Стоять прямо под люминесцентными огнями этого автомобильного парадиза было как-то неловко, и Ганин после секундного очарования проехал квартал вперед, развернулся, вернулся к магазину и встал теперь на противоположной стороне, куда слепящий свет магазинных интерьеров не добивал, отчего мы с Ганиным ощутили себя абсолютно невидимыми.
— Чего делать будем, Такуя?
— Пока ничего, Ганин. Что мы можем сейчас сделать?
— Подмогу вызвать, чтоб она вовремя пришла — не так, как вчера, с незначительным опозданием…
— Не дрейфь, Ганин! Подмога придет когда надо! Тут до районного управления четыре квартала всего. Я свистну — они не заставят ждать! Поверь мне!..
— А чего тогда не свистишь?
— А чего я им буду свистеть, Ганин? Чтоб обложили тут все и чтоб мы с пустыми руками остались?
— Почему с пустыми? Видишь, за магазином павильон какой здоровый? Как, прямо, ангар в «Ясуй — бухин»…
— И что?
— А то, Такуя! Ты же ведь про то же самое думаешь, что и я! Я же тебя как облупленного знаю!
— И про что это я, Ганин, сейчас, как и ты, думаю?
— Да про утюжок, Такуя! У тебя сейчас только утюжок на уме!
— Ага, утюжок, Ганин, утюжок!.. Ты вон штаны свои когда последний раз гладил?
— А чего мне их гладить?
— Ты же сэнсэй, Ганин!
— И чего?
— Ты же не можешь в мятых брюках на работу ходить!
— А я на нее не хожу, на работу на эту!
— Ну это сейчас! Потом-то пойдешь!
— Как кушать захочу — пойду!
— Да ты перманентно
— А у меня брюки пластмассовые!
— Какие это пластмассовые?
— Такие! Сто процентов акрил с полиэстером, стираются в машине, в глажке не нуждаются!
— Так это у нас все брюки такие!
— У вас, может, и да, а вот у нас такие не сыщешь!
— Ты же говоришь, сейчас у вас в Москве все есть!
— А штанов, которые гладить не надо, нету! Кроме того, они еще и в нескромных местах не протираются…
— В местах?.. — последние ганинские признания заглушили во мне жалкие остатки сознания, в глазах забегали матовые светящиеся зайчики от отблесков магазинного фасада напротив, я попытался смахнуть липкую паутину туманного сна, но, судя по тому что голова моя безвольно откинулась на подголовник и я не смог никак воспрепятствовать этому падению, всемогущий сон все — таки взял верх, и я, оставив всякую надежду продолжить свою эскападу относительно нескромных ганинских мест, позорно отдался на произвол своей весьма смутной и достаточно бесперспективной судьбы.
Глава десятая
Я проснулся не от яркого света и не от громкого звука — глаза и уши мои все еще были надежно залеплены ночной глиной. Я очнулся от резкого запаха, который совсем недавно уже нарушал мое душевное равновесие, — это был злополучный тунцовый салат с луком. Собственно, против волокнистого тунцового фарша, сдобренного майонезом и рубленым сельдереем, я ничего против не имею. Это лук, что раздражает меня в этом салате, — сырой, без намека на термическую обработку холодной соленой сталью бьющий в мои деликатные ноздри.
Я раздвинул веки: за окном было светло, но облачно, и солнца из-за низких пепельных туч видно не было; мы все еще находились в салоне ганинского «галанта», только теперь он стоял не прямо напротив автомагазина, а наискось — на стояночной площадке перед банальным круглосуточным магазином «Сейкомарт», откуда, как нетрудно было догадаться даже из бездны моего бесконечного сна, и был привнесен в наш с Ганиным замкнутый салонный хронотоп этот мерзкий запах. Справа от меня бодро двигал челюстями, дробя и множа ароматические частицы ненавистного лука, которым пропахли уже все внутренности машины, свеженький Ганин.
— С добрым утром, тетя Хая! — по-каннибальски дыхнул он в мою сторону недожеванным пока Чиполлино. — Проснулся?
— Твои плебейские гастрономические вкусы, Ганин, добьют твою печень с почками быстрее, чем твои конкретные соотечественники, — попытался я хоть как-то воздействовать на его сознание.
— Там больше не было ничего, — мотнул Ганин головой в сторону «Сейкомарта», продолжая расправляться с сандвичем, в котором бурая глинистая масса тунцового салата была сдавлена двумя бежевыми треугольниками несвежего хлеба. — Будешь?