Седьмое небо
Шрифт:
Камень, у которого он сидел, вдруг показался ему грузом, опущенным на его плечи.
– Ненормальный, - сказала Ая.
– Дурак, каких надо ещё поискать.
– Наверное, тут я должен был бы спросить, быстро ли ты меня нашла?
– он усмехнулся.
– Ты быстро меня нашла?
Ая опустилась на песок и молча пнула андроида в его терракотовый бок.
– Драться с неживыми предметами - это невроз, солнышко, - сказал он.
– Наверное, будь ты человеком, тут уже ты должна
Ая молчала.
– А я вот не знаю, - вздохнул андроид.
– Иногда мне кажется, что чем больше живых существ завязано друг на друга, тем сложнее поступить специально. Я не понимаю, как вы вообще умудряетесь не свихнуться.
– А мы...
Договорить она не успела: песок, на котором они сидели, вдруг зашевелился, пополз как живой, и Бенжи без особого удивления обнаружил, что сидит на ветровом стекле собственного закопанного в песок челнока.
– Ты...
– начал было он...
– Это не я!
– ... сводишь меня с ума.
– Это не я!
– на этот раз шёпотом сказала Ая.
– Это Радецкий!
– И он тоже, - кивнул Бенжи и - как с новогодней ледяной горки - соскользнул вниз с растущего из песка орбитера.
***
– Я ничего не понимаю, - говорила Ая торчащим из-под приборной панели ногам копающегося в проводах андроида.
– Радецкий - и вдруг реализат! Нет, не то, чтобы это было плохо или невозможно...
Бенжи осторожно шёл своей узкопалой ручкой вдоль впаянных между гондолой и наружной обшивкой гроздьев микроскопических клемм и, поскольку говорить ему было нечего, молчал.
– Всё к этому шло, - продолжала тем временем Ая. Лицо у неё было сердитое, красное и всё в пятнах - словно новые возможности Радецкого привели к появлению трещины в самом базисе мироздания.
– И что теперь делать?
Ждать, пока небо не рухнет тебе на голову, подумал Бенжи. Он дошёл пальцами до края последнего клеммника, проверил конечный зажим и попятился назад, вылезая.
– Не знаю, кому из нас троих больше нужно это корыто, - сказал он, выбравшись окончательно.
– Но оно в порядке.
Он пнул ногой валяющуюся на полу противоперегрузочную пару и мимо Аи вышел из гондолы наружу. Солнце играло, отражаясь от алюминиевых боков орбитера, и по небу плыли редкие прозрачные облака. Ни то, ни другое Бенжи решил не сохранять. Мир его внезапно схлопнулся до размеров острой мимолётной мысли о собственной обречённости болтаться до конца своих дней по бессмысленной орбите вокруг Аи и Радецкого. И орбита эта ещё только должна была быть определена.
Он вернулся в гондолу и нашёл Аю сидящей на краешке одного из пассажирских кресел и размазывающей по щекам злые слёзы.
– Ну, хорошо, - сказал андроид.
– Где он?
Радецкий.
***
Когда двери 'Седьмого неба'
В баре по-прежнему было сумрачно и дымно. Старый Хосе сидел у того же самого окна и, казалось, ничуть не удивился. Радецкий снова опустился за столик напротив старика, только на этот раз выражение его лица больше напоминало выражение лица морфа.
Бармен с наколотыми на лысой голове иероглифами усмехнулся ему сквозь дымку, как старому знакомому, и вопросительно взмахнул поднятой над головой рукой с выставленными двумя пальцами.
Нет, покачал в ответ головой Радецкий.
– Я знал, что ты вернёшься, - сказал Хосе.
– Это было написано на лице твоего...
– он заколебался, подыскивая слово, - ... друга. Если он, конечно, тебе друг. Где он, кстати?
Дверь в бар открылась и закрылась, пропуская вовнутрь стайку маленьких белокурых мальчиков и девочек в аккуратных костюмчиках: точь-в-точь дети немецких бюргеров, отбившиеся от родительского пикника.
'Канделябры' под потолком дрогнули и загудели с удвоенной силой, а дети запереглядывались, засмеялись и рассыпались по бару, как горошины.
– Не знаю, - пожал плечами Радецкий и кивнул.
– Может, вон.
Мальчик, устроившийся за соседним столиком, здорово напоминал ему его самого - лет пяти от роду.
– Может, - согласился Хосе.
– Пока они не начинают говорить пропитыми голосами уставших от жизни взрослых, я не отличаю их от детей.
Он посмотрел на Радецкого и наклонился вдруг - близко-близко, так, что Радецкий даже слегка сдал назад.
– Как ты думаешь, эти психи любят играть?
– заговорщицки шепнул он, глядя в глаза Радецкому красными воспалёнными глазками, и, не дожидаясь ответа, зашептал дальше:
– Ещё как! Ты только посмотри на них - они живут так, словно всё это не настоящее, словно их и правда, как детей, закинули сюда, в этот детский сад сбежавшие по своим делам взрослые. Сбежавшие взрослые. Ты никогда не спрашивал себя, где они, эти взрослые?
Радецкий открыл было рот, но Хосе повелительно двинул рукой: молчи!
– Ты не спрашивал. Никто не спрашивает, - он развёл руками вокруг.
– Посмотри, сколько их - детей, оставшихся без опеки.
– Нет у них никаких взрослых, - сказал Радецкий.
– И никакой опеки.
– А вот насчёт опеки я бы не торопился с поспешными выводами.
Хосе смотрел куда-то ему за спину - так странно и так насмешливо, что он обернулся. Дверь в бар снова открылась и закрылась, первым вошёл Бенжи, за ним - Ая. Радецкий скривился: пока они высматривали его в сгущённом генераторами стабильности плотном мороке, он похлопал Хосе по плечу и пошёл к выходу, - в обход, так, чтобы остаться незамеченным.
***
Куски полиэтилена трепетали во дворе, как маленькие грязные флаги. Ветер подхватывал их, надувал и бросал, снова надувал и снова бросал. Радецкий поёжился и зашагал прочь.