Седьмое небо
Шрифт:
А ближе к вечеру третьего дня у него стала падать подзарядка.
Ая появилась на берегу, когда они с Революцией сидели под деревом, прислонившись спинами к тёмному шершавому стволу. Пока андроид искал в недрах своего софта запуск долговременной памяти в режиме экономии, на лице его бродила блаженная улыбка.
– Мне не нравится выражение твоего лица, - сказала Ая.
– Ещё пару тысяч лет и тебя будет не отличить от человека.
– Ну, что ж, - с готовностью откликнулся андроид.
– Случись мне скрываться, это даст дополнительные преимущества.
Ая
– Бенжи, ты меня пугаешь.
– И давно тебя пугают довольные жизнью?
– всё так же улыбаясь, Бенжи пошевелил пальцами, лежащими в Аиной руке, и через них пошёл ток. Ток был такой высокоамперный, что чувствительно защипал его тактильные датчики.
– Солнышко, ты ведь меня не сожжёшь?
– Не сегодня, - усмехнулась Ая и повернулась к Радецкому: - Здравствуй, Друдж.
– Привет, - откликнулся Революция.
Многое, происходящее между людьми, ускользало от Бенжи. Собственная дефективность, которая так огорчала его в играх с маленькими морфами, проявлялась даже здесь. Все эти нюансы - вроде острого запаха зелени или эндорфиновой эйфории - ускользали от него какими-то подразумевающими, но так до конца и не проявленными фантомами.
– Ну, что ж, - сказала Ая, отпуская его.
– Один есть.
И взяла за руку Революцию.
О том, что происходит что-то не то, Бенжи догадался только по тому, как дёрнулась у Радецкого вторая рука. Судя по выражению его лица, ток, стекавший с Аиных пальцев, был как раз таким, чтобы Радецкий смог сдержаться и не закричать. И он промолчал. Со стороны всё выглядело так, словно реализат и человек просто замерли в долгом рукопожатии.
– Как оно?
– усмехнулась Ая, и непонятно было - то ли речь идёт о делах Революции, то ли о его ощущениях.
Но Радецкий усмехнулся в ответ.
– Ничего.
И Ая сжалилась, отпустила его руку и огляделась.
– Покажешь корабль?
– Да.
***
Корабль всё ещё стоял на берегу - наверху, на высоких самодельных кильблоках, и солнце играло на его глянцевых белых бортах.
– Я всё это время никак не могу понять, что от меня надо этой славной весёлой братии, - кивнул Радецкий на свешивающиеся через борт жёлтые головки маленьких морфов. Он влез на один из кильблоков, подтянувшись, с лёгкостью запрыгнул на палубу и уже оттуда, сверху, из самой середины жёлтоголовой компании протянул руку Ае.
– Прошу.
Палуба баркаса была тёмно-синей, цвета надписи на борту, и вся была усеяна мелкими нарисованными звёздами.
– А что нам всем вообще друг от друга надо?
– сказала Ая. Она посмотрела туда, где остался Бенжи. Под деревом больше никого не было, андроид спустился к самой воде и, сидя на корточках, гладил толкающихся перед ним птенцов малых магеллановых пингвинов.
– Тебе с ними не интересно?
– Дело не в этом, - отмахнулся Радецкий и наклонился к самому Аиному уху.
– Понятно, почему интересно мне. Непонятно,
– Ты вовсе не Маугли, - сказала она.
– Ты вовсе не мальчик в волчьей стае, ты - волчонок в стае человечьей. Не стоит понимать эту шутку буквально, но и понимать эту стаю, наверное, тоже не стоит. Просто будь.
Они помолчали. Где-то высоко вверху величаво текли тонкие перистые облака.
– Когда будешь спускать 'Революцию' на воду?
– спросила она.
– Она готова, - уклончиво ответил он.
– Бенжи!
– крикнула Ая.
Езжайте, махнул рукой Бенжи. Покрытые серым пухом пингвиньи дети отхлынули на этот взмах и снова колыхнулись обратно.
Малыши-морфы, смеясь, подхватили баркас с кильблоков и легко понесли его в сторону океана.
***
Ночь снова была ветреной и холодной. Где-то совсем близко рокотал в темноте океан.
– Ты знаешь, твой Радецкий перестал казаться мне странным, - сказал Бенжи.
– Более того, он мне нравится.
– И мне нравится, - вздохнула Ая.
– И мне это совсем не нравится.
– Почему?
– удивился андроид.
– Потому что это предполагает делить неделимое.
– Хм... Всё, что делится, делится. И, собственно, делится даже то, что не должно бы. Вот как вот это, например.
Он покрутил перед Аиным носом никак не желающей собираться в одно целое сломанной усатой антенной связи с материковыми сетевыми станциями.
– Оно не делится, оно ломается, - снова вздохнула Ая.
– Я не очень понимаю, что именно во мне ты боишься сломать.
– Я...
– Так, чтобы не починить?
– Я...
– Слушай, девочка моя, - Бенжи наконец попал заново нарощенными Аей защёлками в узкие пазы, отложил антенну на подоконник и поднял глаза.
– Меня ничего не тяготит.
***
Той же ночью Ае приснился сон. Сон был странным и страшным одновременно. В нём Революция, освещённый косыми солнечными лучами, сидел у серой каменной стены, скрестив ноги, а перед ним, прямо на траве, грудой запчастей громоздился Бенжи. Глаза у Революции были голубые, бездонные, как небо, и такие же, как небо, пустые. И весь он был похож на хирурга, сошедшего с ума прямо во время операции.
Ая открыла было рот, чтобы закричать, но крика почему-то не вышло, вышел какой-то сдавленный, неслышный сип:
– Кто ты?
– Я с незнакомыми не знакомлюсь, - холодно сказал Революция, по-прежнему ковыряясь руками в лежащей перед ним груде.
– Что надо?
Но немота так и не отпускала её.
Иди сюда, поманил он её пальцем, наклонись, и когда она наклонилась, выдохнул ей прямо в лицо и не улыбнулся - оскалился, страшно и неправильно:
– Не нужно ничего драматизировать, милая.
Отдай, думала она, отдай Бенжи, и растерянно кривилась, собираясь то ли заплакать, то ли вцепиться в это непроницаемое небритое лицо, а руки Революции тем временем проворно сновали туда-сюда, собирая разобранное.