Седьмой урок
Шрифт:
— Виця, если желаеце, у меня с вечера сохранился потрясающий закусон.
Как-то Виктор заглянул к ней — потребовалась открывалка для консервов.
Тозя заботилась о нежданном деревенском госте, — нагрянувшем родителе, престарелом родном папаше, или, как говорилось давно-давно, в селе забытом, — батьке.
— Кушайте, папаша. Закусывайте! — угощала она отца, принимая со стола и пряча в холодильник балычок, рулет и прочие подробности закусона.
— Виценька, вы ко мне?
— Извиняюсь, по ошибке! — попятился Ковальчик.
Потом он слышал, как на кухне она рассуждала по поводу деревенских гостей:
—
Пристыдила Виктора:
— Почему вы удрали, как мальчишка? Испугались старика?
— Не старика испугался, меня дочь рассмешила. Я ужасно смешливый.
В другой раз она спросила Ковальчика:
— Что вы носитесь со своими проектами? Могли бы запросто устроиться.
— Я не хочу запросто. Я хочу по-человечески.
— Как это? — силилась понять она. — Секреты полишинеля какие-то!
Метнула полами халата, оглянулась в дверях, чуть отступила в глубь комнаты, оставя дверь открытой, чего-то ждала и, не дождавшись, шумно захлопнула дверь.
А Виктора потом этот клятый полишинель всю ночь медными тарелками пытал — грохотал, звякал.
Под утро в квартире стряслась беда — закончила заслуженный отдых престарелая соседка, отзывчивая, сердечная женщина. Не однажды выручала она Виктора, одалживала то кастрюльку, то спички. Снабжала горчичниками и пирамидоном, когда он грипповал. Образумила добрым словом, когда поссорились с Ларой:
— А ты, парень, глуп. Форменный дурак. Пожалеешь.
И еще немало подобных полезных слов сказала ему.
Прибавилась в квартире жилплощадь, повеяло пустотой, и Виктор невольно думал о несуразности бытия — замечаешь человека, когда его уже унесли.
Хоронили почему-то без музыки, и это уязвило Ковальчика.
До рассвета Ковальчик составлял проекты надгробий и все думал о женщине, которую похоронили без музыки, увезли на торопливой, выполняющей план машине. О безвестной женщине, родившейся в таком-то году в таком-то городе, которая — как все мы — болела корью, бегала в школу. Наконец выросла, изведала счастье, любила, мучилась родами. Провожала мужа на фронт, спасала ребятишек, укрывая их собой от бомб. Получала по аттестату, ходила на менку, вывозила хлеб фронту, помогая загнанной бездорожьем лошади, ждала мужа, поверив, что надо ждать.
Обыкновенная женщина, родившая нас, родившая мир для счастья.
Виктор промаялся всю ночь, одолеваемый образами, не ведая, как воплотить их, каким венцом венчать — лавровым или терновым.
А потом — рассвет, утро…
Надо было торопиться, войти в привычную колею, устраивать, продвигать, проталкивать, и Ковальчик разменял возникший образ на мелочишку повседневности…
Много довелось передумать ему, поразмыслить в стремлении постичь сущность своего труда, росписи плафонов и стен.
В тот же вечер пришел он к Ларе:
— Быть нам вместе!
— Вместе веселее? — усмехнулась она.
— Трудно жизнь складывается. Надо помогать друг другу. Да и тебе одной с малышом. Давай будем подкреплять друг дружку.
— Ладно. Я как раз получила получку. Погоди, соберу вещи.
Уже более недели Виктор и Лара снова
Однажды, вернувшись домой, Виктор застал рабочий стол отодвинутым в сторону:
— Что здесь происходит? Зачем двигали стол? Мне нужен свет. Свет! Такой свет, который был здесь, на этом месте! Зачем у меня отняли свет?
— Можешь передвинуть стол на прежнее место. Я просто пробовала, как будет потом.
— Что значит потом? Какое потом? Зачем мне это потом?
— Я смотрела, где лучше маленькому. Здесь больше света. Но от окна будет дуть.
— Прости. Я не подумал.
Как-то он прибежал запыхавшийся:
— Скорее давай деньги. Соседи по дешевке продают совершенно новую чудесную коляску!
Так, день за днем налаживалась жизнь, все было хорошо, только вот клетчатый пиджак, встретившийся в «Троянде», не давал Ковальчику покоя:
— Заходил этот типчик в магазин?
— Не появляется.
— Да кто он такой?
— Никто из девчат не знает.
— Здорово! Красиво получается. Явился, ключиками побрякал — поверили.
— А чему тут верить или не верить? Товар не получал, кассу не принимал. Каждый может в магазин войти. На то и торговля.
— Правильно! Кассу не зацепил, и ладно. А в душу каждый может лезть, на замочки не заперта, печатями не запечатана. — Виктор отбрасывал работу, — а я так считаю: не касайся грязными лапами. Попадись он мне!
— На дуэль вызовешь? Сатисфакция?
— Дуэль, не дуэль, а спросить бы насчет ключиков.
Однажды, как в былые времена, супруги случайно встретились у двери кафе:
— Зайдем, — предложила Лара, — у меня получка. Угощаю.
Пока Лара заказывала коктейль, Виктор неторопливым движением завсегдатая облокотился на стойку, принялся наводить в этюднике порядок — старые, отощавшие тюбики разболтались, дребезжали, это раздражало Виктора. Он проверил все свое хозяйство, палитру, масленку и уже закрывал этюдник, когда вдруг запах пряных духов заставил его оглянуться — рядом, кроме Лары, никого не было. Ковальчик накинулся на Тасю:
— Это ты надушилась заграничными?
Девушка удивленно уставилась на Виктора:
— Откуда у меня заграничные?
— Противно, когда в кафе пахнет не кофе, а снадобьями.
— Да что вы… Я никогда не позволяю себе на работе. Это сейчас был здесь один. Подошел ко мне, потом вдруг… Не знаю, должно, отозвал кто. Или, может, знакомого увидел…
— Это его духи! — повернулся к Ларе Виктор. — Он только что был здесь!
— Я не заметила.
— Не заметила! Никогда ничего не замечаешь… — Виктор снова набросился на Тасю. — Он что, ключики тебе предлагал?