Секция плавания для пьющих в одиночестве
Шрифт:
— Пожалуй, что так, — сказала она и улыбнулась. — Но здесь бывает очень одиноко, особенно по вечерам.
Он улыбнулся ей в ответ.
Что-то между ними оттаяло. Он немного успокоился.
— А тут у нас живописные руины, — сказала Лиза. — Жаль, их не увидишь в рекламном буклете.
Она указала на хозяйственные постройки в лесу. В окне одного из домиков горел свет, и тогда Лиза подумала, что там, наверно, заперся ее лечащий врач. «Может быть, у него как раз выходной». Если так, то это была хорошая новость — она означала, что Молохов уже не выйдет до поздней ночи.
Они пошли дальше, и Мара взял Лизу за руку. Его рука была теплой,
Она решила, что они дойдут до дальней ограды, а обратно вернутся коротким путем. У нее уже промокли ноги, но поворачивать назад сразу ей не хотелось, чтобы не обидеть Мару.
— Оставаться надолго одной мне не тяжело, но иногда хочется с кем-то поговорить, — тихо скахала Лиза. — Не с кем попало, конечно, а с кем-то, кто тебя поймет.
Мара кивнул. Они немного помолчали. Вокруг них кружился легкий снег. Впереди замаячил высокий забор и приоткрытая калитка, над которой была приколочена поржавевшая табличка. Мара прочитал: «Курение во внутреннем периметре и по внешнему периметру строго запрещено! Администрация».
Вскоре они замедлели шаг. Лиза откашлялась и заговорила снова — дрожавшим от холода голосом:
— Представляешь, этой ночью мне снились осьминоги на дне Москвы-реки. Никак не могу забыть, как ты о них писал. А утром я подумала, что, может быть, это не так уж и странно. Я имею в виду жизнь осьминогов. Ведь нам, людям, неправильно судить, что для осьминогов хорошо, а что плохо. Вот мы, например, знаем, что большинство найденных осьминогов предпочитают жить на глубине моря, скажем, где-нибудь у берегов Коста-Рики, или даже в холодных водах Арктики, но ведь это совсем не значит, что все осьминоги хотят откладывать яйца, выращивать потомство и до смерти ползать туда-сюда по дну, ворочая своими присосками. Все осьминоги любят одиночество, но может, есть какой-нибудь особый, неизученный вид осьминогов, представители которого предпочитают жить в полной изоляции в неуютной пресной воде и ни от чего не зависеть. Среди других полноценных осьминогов их даже могут считать сумасшедшими, но им самим все равно, что о них думают. Их, этих осьминожьих изгоев, осталось совсем мало, а те, что остались, не хотят попадаться никому на глаза, поэтому их никто и не видел. А что ты думаешь, Мара?..
В этот момент он притянул Лизу к себе и поцеловал ее в губы. Он знал, что не сдержится, что все испортит. И он не сдержался, вернее, это произошло как будто независимо от него самого. А она застыла на месте и закрыла глаза.
Снежинки таяли на ее плечах. В ее покрасневших мочках ушей блестели маленькие шарики сережек. Он подумал, что она, наверно, давно их не надевала. А сегодня надела ради него.
Потом Лиза открыла глаза и улыбнулась. В уголке ее глаза застыла слеза — наверно, из-за легкого, но холодного ветра, настигшего их у моста.
— Что тебе снится одинокими ночами, Мара Агафонов? — прошептала она.
Он выдохнул с облегчением.
— Даже не знаю, мне обычно снится какая-нибудь чушь, вроде того, что я ем бутерброд с курицей.
— Это тоже неплохо. А потом просыпаешься голодным?
— Обычно утром я сразу забываю, что мне снилось. Но вот уже к вечеру мне иногда кажется, что я уже поел, и тогда вспоминаю про этот ненастоящий бутерброд. Вообще-то я давно не ем мяса животных, и поэтому пытаюсь понять, снилась ли мне соевая курица или все-таки настоящая, но этого уже не узнать, потому что во сне я никогда не делаю этот бутерброд, а только
Она привстала на цыпочки и, коснувшись его щекой, поцеловала в уголок рта.
— Так ты, оказывается, тоже часто заморачиваешься на своих снах? — Лиза засмеялась и положила голову Маре на плечо. — Я-то думала, что я одна такая. А теперь знаю, что не одна… После того, что ты написал, я почитала кое-что об осьминогах. Представляешь, им тоже снятся сны! Интересно, что может сниться осьминогу на дне Москвы-реки? Вдруг каждую ночь он видит один и тот же сон — будто он одинокий человек, и все время сидит дома. А когда прыспается, каждый раз думает: «Какая глупость!»
Мара обнял ее и сказал:
— А что, если все еще хуже? Что, если из-за трех осьминожьих сердец ему снится сразу три сна: в одном из них он человек, в другом — осьминог, откладывающий яйца на дне у берегов Коста-Рики, а в третьем — он просто ест бутерброд с курицей?
— Очень может быть, — кивнула Лиза. — А если этот осьминог к тому же буддист, то после смерти он перевоплощается сразу в три новых сущности. Например, в Мару, в Лизу и еще в какого-нибудь соевого цыпленка…
~ ~ ~
К жилым корпусам они возвращались окружной дорожкой, на которой можно было столкнуться с санитарками или с другими пациентами, совершавшими утренний моцион. Но теперь они шли взявшись за руки, и Лиза уже не боялась, что кто-нибудь может увидеть их вместе. Давно она не чувствовала себя так удивительно спокойно.
— Ты, наверно, проголодался, — сказала Лиза, когда они подходили к ступеням бетонного пятиэтажного здания. — Оставим твои вещи у меня в номере и пойдем на завтрак. Думаю, проблем возникнуть не должно — старички, наверно, уже поели, но что-то должно было остаться и для нас. Соевую курицу, конечно, не обещаю.
Она улыбнулась и, прищурившись, посмотрела Маре в глаза, вытянув тонкую шею из ворота куртки. В тени старых сосен, скрывших своими верхушками солнце, этот взгляд снова показался ему черным, как в день их первой встречи.
Они поднялись по стертым ступеням и вошли в просторный холл. Над стойкой регистрации беззвучно мелькали кадры на стареньком выпуклом телевизоре.
— Подожди минутку, — сказала Лиза.
Она оставила его у дивана при входе, а сама подбежала к ресепшну и стала что-то объяснять женщине за стойкой. Та оторвалась от журнала и с интересом уставилась через плечо девушки прямо на Мару, комментируя речь Лизы редкими короткими кивками.
Мара присел на диван и обвел взглядом холл: здесь было пусто, только одинокий худой мальчик лет тринадцати-четырнадцати в дальнем углу самозабвенно играл на смартфоне. На Мару он не обращал ни малейшего внимания. Его голова постоянно тряслась в вечном припадке мышечной дистонии, а к ручке кресла, на котором он сидел, были прислонены его костыли, облепленные наклейками с динозаврами.
Мара обратил взгляд к телевизору. Он был подключен к DVD-плееру. С первых секунд Мара догадался, что крутили мозгопромывающую программу с какого-нибудь допотопного диска. Он успел прочитать несколько строчек субтитров под неприятно-яркими кадрами пропаганды добровольной эвтаназии: «…Но в конце девяностых благодаря проекту мэра в Москве открылись уже несколько подводных кладбищ — на облагороженных водных пространствах, на территориях парков и в очищенных реках в пешей доступности от благоустроенных жилых райнов. Программа социальных льгот для пенсионеров, а также для малоимущих и многодетных семей позволила гражданам…»