Секретная династия. Тайны дворцовых переворотов
Шрифт:
Перевод Писарева, выполненный в 1743 году, появился в 1772 году. Румянцев и другие участники дела Алексея не хотели даже в 1740-х годах вспоминать о 1718 годе: кто знает, как отнесется к этому следующий монарх, да и Елизавете Петровне царевич Алексей все же брат… Только в личных архивах наиболее влиятельных фамилий (Воронцовы, Куракины, Румянцевы) хранились под замком ранние или поздние копии тех секретных документов, время которых «еще не настало» [99] .
Документы дремали в сундуках, кончался XVIII век, легенды множились, споры не утихали.
99
В архиве Воронцовых копии писем Петра I и к нему «от фамилии его», а также копии 28 документов А. И. Румянцева. ЛОИИ. Ф. 36 (арх. Воронцовых). Оп. 1. № 1308. По материалам из архива Воронцова Н. Мурзакевич издал в 1849 г. «Письма царевича Алексея Петровича к его родителю Петру Великому, государыне Екатерине и кабинет-секретарю Макарову».
Автор многотомных «Деяний Петра Великого» купец-историк Иван Голиков в конце XVIII
100
Голиков И. И. Деяния Петра Великого. 2-е изд. Т. VII. М., 1838. С. 118, 126.
101
Цит. по: Фейнберг И. Л. Незавершенные работы Пушкина. 5-е изд. М., 1969. С. 148.
Не верил официальной версии и многознающий Георг Гельбиг, секретарь саксонского посольства при дворе Екатерины II (царица не любила этого многознания и в 1796 г. писала: «Негодяй Гельбиг отозван»).
Наступил XIX век. 1812 год оставил в этой истории некоторый след, что отражено в старинном архивном документе: «Следственное дело о царевиче Алексее Петровиче и о матери его царице Евдокии Федоровне хранилось в особом сундуке, но в нашествии на Москву французов сундук сей злодеями разбит и бумаги по полу все были разбросаны, но по возвращении из Нижнего [Новгорода] архива вновь описаны и в особой портфели положены». Позже были переизданы официальные документы 1718 года о деле царевича.
Как известно, в ту пору состояние архивных фондов было таково, что даже верховная власть не знала и не могла дознаться до многих обстоятельств своего прошлого, являясь как бы государственной тайной «для самой себя».
В конце 1820-х – начале 1830-х годов по приказу Николая I и под руководством Д. Н. Блудова (в ту пору еще только выдвинувшегося в высшие бюрократические круги) шла большая работа по упорядочению, описанию и соединению различных секретных материалов в единое государственное архивохранилище (мы еще не раз в ходе повествования коснемся этой важной операции).
Необходимость для самодержца хотя бы «под рукой» иметь все бумаги о прошедшем приближала, облегчала последующее обнародование существенных исторических фактов (большей частью вопреки желанию власти).
Один из первых комплексов документов, который заинтересовал Блудова, был связан с делом Алексея. Из переписки Блудова с министром иностранных дел К. В. Нессельроде видно, что из Московского главного архива Министерства иностранных дел пересланы для Блудова (и царя) «секретные дела, касающиеся до замечательнейших происшествий царствования Петра Великого». Только о царевиче (не считая его сообщников) в архиве имелось 13 больших дел [102] . Примерно тогда же были переизданы официальные документы XVIII века о деле царевича [103] . Позже, в 1843 году, Д. Н. Блудов извещал Николая I: «Суд несчастного царевича Алексея Петровича сопровождался розысками и последствиями, пробуждающими тяжкое воспоминание, и тайна кото рого, несмотря на торжественность главных действий суда, может быть, и теперь еще не вполне раскрыта» [104] .
102
ЦГАДА, Госархив. P. VI. № 561.
103
Собрание писем императора Петра I к разным лицам с ответами на оные. Ч. I–IV. СПб., 1829–1830.
104
ЦГАДА, Госархив. P. VI. № 587. Л. 291.
В 1830-х годах Пушкин устремился к закрытым архивам XVIII столетия. «Сколько отдельных книг, – писал он М. П. Погодину, – можно составить тут! Сколько творческих мыслей тут могут развиться!» (П. XV. 53) [105] .
12 января 1832 года Нессельроде запрашивал царя: «Благоугодно ли будет Вашему Императорскому Величеству, чтобы титулярному советнику Пушкину открыты были все секретные бумаги времен императора Петра I, в здешнем архиве хранящиеся, как-то: о первой супруге его, о царевиче Алексее Петровиче» [106] . Соответствующее разрешение было Пушкину дано. И. Л. Фейнберг установил, что поэт-историк сумел ознакомиться с рядом важных секретных документов о царевиче [107] .
105
Здесь и далее ссылки на сочинения А. С. Пушкина (Полн. собр. соч. Изд. АН СССР. Т. 1–17. М.; Л., 1937–1959) даются в тексте с сокращенным указанием
106
Пушкин. Документы государственного и Санкт-Петербургского главного архива министерства иностранных дел, относящиеся к службе его в 1831–1837 гг.: Сб. / Сост. Н. Гастфрейнд. СПб., 1900. С. 17–18.
107
Фейнберг И. Л. Новые данные о работе Пушкина над историей Петра (Пушкин и «дело царевича Алексея») // Вестник АН СССР. 1955. № 1. С. 83–95.
После гибели Пушкина тетради его архивных выписок были представлены в цензуру, и царь нашел, что рукопись издана быть не может «по причине многих неприличных выражений на счет Петра Великого». Тетради были опубликованы П. С. Поповым почти сто лет спустя.
Среди записей Пушкина, между прочим, находим: «25 (июня 1718) прочтено определение и приговор царевичу в Сенате. 26 царевич умер отравленным» (П. X. 246).
Откуда узнал Пушкин об отравлении? Сюжет этот был еще столь опасен в то время, что лишь с помощью криминалистов И. Л. Фейнберг прочел тщательно зачеркнутые строки в дневнике переводчика Келера о его беседе с Пушкиным: «Он раскрыл мне страницу английской книги, записок Брюса о Петре Великом, в которой упоминается об отраве царевича Алексея Петровича, приговаривая: „Вот как тогда дела делались“» [108] .
108
Фейнберг И. Л. Новые данные о работе Пушкина над историей Петра (Пушкин и «дело царевича Алексея») // Вестник АН СССР. 1955. № 1. С. 93–94.
Пушкин верно понял, что именно так тогда дела делались, но подробности насчет отравления были недостоверны: записки Брюса считаются едва ли не подделкой конца XVIII века. Как видим, даже Пушкин, жадно вылавливающий каждую деталь тайной истории Петра, не смог прийти к истине.
Через несколько лет этими же сюжетами занялся историк Н. Г. Устрялов – человек весьма благополучный и верноподданный, но притом усердный, дотошный исследователь. Пока царствовал Николай I, Устрялов издавал, по сути, не историю Петра, а документальный панегирик прапрадеду своего императора. В 1846 году историк приступил к розыскам в Петербургском архиве:
Меня особенно интересовала мысль, нет ли в архиве бумаг о царевиче Алексее; по описям они не значились. Я уж думал, не уничтожены ли [они] при Петре II, как вообще говорили. Спросил Поленова (начальника архива. – Н. Э.), нет ли дела о царевиче? Он сказал: «Дело есть в секретном отделении, но дать его не может без особого дозволения канцлера». Я просил его доложить. Вскоре Поленов объявил мне, что граф Нессельроде, тогдашний канцлер, желает со мною лично познакомиться. На другой день я отправился к графу. Он принял меня в кабинете, посадил подле себя на диване и долго разговаривал по-русски чисто, правильно, только с немецким акцентом. Он объявил в заключение готовность содействовать мне во всем. После того в следующий день дело о царевиче было принесено в нескольких картонах из секретного отделения и положено на стол в той комнате, где я обыкновенно занимался. Было оно в моих руках три месяца, с 3 июня 1846 года. Все бумаги сохранились, как видно из реестра, приложенного еще при Петре I графом Толстым. Оно хранилось долго в крепости, в кованом сундуке за царскими печатями, которые свидетельствовались ежегодно. Я переписал из него все любопытное, часто оставаясь в департаменте один, когда уходили домой директор со всеми чиновниками. ‹…› Я догадывался, что в деле собрано не все, что касалось царевича… [109]
109
Устрялов Н. Воспоминания о моей жизни // Древняя и новая Россия. 1880, август. С. 635 (далее: Устрялов Н. Воспоминания…).
Однако к делам тайной экспедиции Устрялов не был допущен министром юстиции В. Н. Паниным на том основании, что «дела упраздненных тайных экспедиций преданы вечному забвению, а по случаю разбора их в 1836 году последовало вновь высочайшее повеление, коим строжайше подтверждалось хранить те дела в тайне и никому не сообщать» [110] .
Когда же работа Устрялова о Петре I была закончена, правительство не торопилось разрешать издание этого вполне лояльного труда, и, конечно, дело Алексея играло тут известную роль. Когда Устрялов представил рукопись первого тома своей истории Николаю I, он получил ответ министра народного просвещения Ширинского-Шихматова (от 13 февраля 1850 г.), где сообщалось, что граф Блудов доложил о рукописи царю и общее впечатление «наверху» благоприятное. Тем не менее автору предлагалось «не спешить изданием в свет первого или первых томов сей истории, которые могут и должны быть еще дополнены и исправлены; особливо же для того, чтоб иметь время и возможность, с одной стороны, воспользоваться еще некоторыми для истории Петра Великого источниками, из коих иные, вероятно, остались Вам неизвестны или не вполне известны; с другой же, лучше окончательно обработать даже и готовые уже части сочинения, и наиболее те, которые относятся не к одной какой-либо эпохе, а к общему, так сказать, свойству века и действий первого из наших императоров» [111] .
110
ПД. Ф. 14 (Н. Г. Устрялова). № 80. Письмо В. Н. Панина к Н. Г. Устрялову от 10 июля 1847 г.
111
ЦГАДА. Ф. 1274. Оп. 1. № 685. Л. 2.