Секретная династия. Тайны дворцовых переворотов
Шрифт:
В «войне за прошлое» сражение велось буквально за все утекшие века российской жизни: западники и славянофилы толковали о варяжских и киевских князьях; декабристов волновали новгородские свободы; Карамзин, публикуя том об Иване Грозном, одновременно вписывал его в историю русской общественной мысли XIX столетия, так же как Пушкин, завершая «Бориса Годунова». Однако современной, новой историей страны естественно считался период с Петра Великого. Если до 1700 года, при всех ограничениях и стеснениях цензуры, главные исторические факты и документы не были за семью замками, то по Петровскому времени шла демаркационная линия суровых государственных вмешательств, запретов и тайн.
Это обстоятельство заметил Герцен, объявляя в одном из своих вольных изданий: «Времена татарского
Так, в 1850-х годах публиковался необыкновенный курс секретной русской истории за 140 лет, начинавшийся примерно с 1718 года.
Переписка Петра I с царевичем Алексеем за 1715-1718 годы сохранилась в кабинете Петра во многих копиях [89] и попала в печатные документы: в 1718 и 1719 годах на русском и нескольких европейских языках были напечатаны огромным по тем временам тиражом «Объявление» и «Розыскное дело» – официальная версия о следствии и суде над царевичем Алексеем Петровичем.
89
ЦГАДА, Госархив. P. VI. № 32–33, 41.
Создание мощной, обновленной централизованной бюрократической машины, с одной стороны, расширяло сферу государственной тайны, сыска, наблюдения за мнениями; некоторая патриархальность прежних методов управления сменялась более регулярными, организованными. Элементом упорядочения, регламентации стало и некоторое увеличение публичности, гласности. То, что раньше выкрикивалось на площадях или оставалось в дворцовых и церковных пределах, теперь в нужном властям виде печаталось, распространялось в России и за границей. Жестокость пыток и казней увеличивалась, но при том законно оформлялась и объявлялась. Это было вызвано и возросшей грамотностью правяще го сословия, и расширением международных сношений, и сознательным (иногда инстинктивным) пониманием того, что без определенного уровня законности, регламента не может существовать и самая неограниченная монархия. Петр I не пожелал, чтобы дело его сына было безгласной тайной, подобно убийству Иваном Грозным своего сына, и хотя «Объявление» и «Розыскное дело» многое скрывали, многое подавали препарированно, но представляли также и важные подлинные документы. «В 11 день октября 1715 при Санктпитербурхе» Петр I обращался к сыну:
…Я, с горестью размышляя и видя, что ничем тебя склонить не могу к добру, за благо изобрел сей последний тестамент тебе написать и еще мало пождать, аще нелицемерно обратишься. Ежели ни, то известен будь, что я весьма тебя наследства лишу, яко уд гангренный, и не мни себе, что… я сие только устрастку пишу: воистину исполню, ибо за мое отечество и люди живота своего не жалел и не жалею, то како могу тебя непотребного пожалеть? Лучше будь чужой добрый, неже свой непотребный [90] .
90
Этот и другие документы о конфликте Петра I и Алексея цит. по приложению к кн.: Устрялов Н. Г. История царствования Петра Великого. Т. VI. СПб., 1859.
Алексей, как известно, просил «монашеского чина», а осенью 1716 года по пути в Копенгаген, к отцу, скрылся во владениях германского императора Карла VI, дяди его недавно умершей жены. В «Объявлении» сообщалось о письмах Петра I к Карлу VI с требованием выдать царевича, однако их точный текст появился лишь в следующем столетии: резкие выражения Петра в адрес коронованного собрата в 1718 году еще не подлежали печати.
Вслед за тем на сцене появляется важное действующее лицо всей этой истории – Александр Иванович Румянцев.
Указом Петра I (Амстердам, 7 марта 1717 г.) капитану гвардии Румянцеву предписывалось:
…Ежели
Всякими мерами трудиться [это] исполнить, для чего поступать не смотря на оную персону, но как бы ни возможно было.
Господам генералам, штаб и обер-офицерам: когда доноситель сего капитан Румянцев у кого сколько людей для караула требовать будет, также ежели кого арестовать велит, кто б оный ни был, тогда повинны все его слушать о том…
19 апреля 1717 года из Кале Петр I писал Румянцеву: «Получил я твое письмо из Вены марта от 31 числа, из которого о всем уведомился… И надобно тебе, конечно, ехать в Тироль или в иное место и проведывать, где известная особа обретается; и когда о том уведаешь, то тебе жить в том месте инкогнито и о всем, как он живет, писать; и буде же куды поедет, то секретно за ним следовать и не выпускать его из ведения и нас уведомлять…»
Весной и летом 1717 года, огорченный бегством сына, Петр Великий странствует по Европе. В Париже у могилы кардинала Ришелье он будто бы произносит: «О великий министр, я отдал бы тебе половину своего царства, чтобы научил, как управлять другою половиной».
Капитан Румянцев меж тем инкогнито бродил по Австрии. Отыскать царевича, охраняемого авторитетом и силой его близкого родственника германского императора, отыскать в самой его империи, где он под секретом и большой охраной содержался в тирольском замке, а затем с еще большим секретом и большей охраной в неаполитанском замке, – все это было делом дартаньяновской трудности. Однако мало было узнать, где царевич, требовалось невозможное – вернуть.
Когда Румянцев сообщил царю, что Алексей Петрович находился в Тироле, а затем переведен в Неаполь, последовала «инструкция тайному советнику Толстому и капитану от гвардии Румянцеву» (курорт Спа, 10 июля 1717 г.), где им предписывалось ехать в Вену и любой ценой добиваться выдачи царевича.
Петр Андреевич Толстой, тайный советник, государственный человек в ранге министра, посылался для официальных переговоров с высокими персонами венского двора. Капитан Румянцев же был придан Толстому для таких действий, которые производить самому вельможе и тайному советнику было бы не совсем прилично. Кроме инструкции им было вручено секретное и весьма грозное письмо Петра I императору Карлу VI с требованием «решительной резолюции» насчет возвращения Алексея, «дабы мы свои меры потом восприять могли». Венский двор был напуган. Министры на тайном совещании решили, что «по своему характеру царь может ворваться в Богемию, где волнующаяся чернь легко к нему пристанет». В конце концов император разрешил Толстому и Румянцеву отправиться в Неаполь для свидания с беглым наследником: «Свидание должно быть так устроено, чтобы никто из москвитян (отчаянные люди, на все способные) не напал на царевича и не возложил на него руки, хотя я того и не ожидаю».
Толстой сообщил Петру, что царевич «был в том мнении, будто мы присланы его убить, а больше опасался капитана Румянцева…».
Тайный советник и капитан выполнили поручение: два месяца длилась операция с применением всех видов давления. Они встретились с царевичем, обещали отцово прощение, подкупили всех вокруг вплоть до вице-короля Неаполя, запугали Алексея – что непременно будет убит, если не вернется, запугали и уговорили повлиять на царевича любовницу Алексея Евфросинью (Толстой докладывал: «Невозможно описать, как ее [царевич] любит и какое об ней попечение имеет»; в письмах же Румянцева мелькает презрение красавца гвардейца к наследнику, «обожающему простую некрасивую девку»). Наконец все австрийские власти запуганы угрозой военного вторжения войск Петра, и в результате всего этого 4 октября 1717 года Алексей пишет отцу: «Всемилостивейший государь батюшка!.. Надеяся на милостивое обещание ваше, полагаю себя в волю вашу, и с присланным от тебя, государя, поеду из Неаполя на сих днях к тебе, государю, в Санктпитербурх. Всенижайший и непотребный раб и недостойный назватися сыном Алексей».