Семейная сага
Шрифт:
Дело у меня было пустяковое, всего часа на два: нужно было согласовать какие-то пункты совместной работы и завизировать окончательные документы. Михаил сказал, что он подождет меня на скамеечке в парке около здания.
Когда я, наконец, вышла, было всего около полудня. Михаил сказал, что время обедать, но если я могу еще полчасика потерпеть, то мы сможем пообедать в Юрмале в уютном ресторанчике на берегу моря. Я с радостью согласилась и мы поехали на электричке. Я все никак не
решалась начать этот решающий разговор, трусливо
Пообедали быстро, поскольку в обеденное время ресторан работал в режиме столовой — обед был хоть и комплексный, но очень вкусный. В Риге вообще с едой хорошо, мы своей родной "кое-какошной" культурой еще не испортили до конца обаяния Прибалтийских республик.
Потом мы долго ходили по берегу моря, сидели на дюнах, глядя в серое северное море. С погодой нам повезло: дождь не моросил ни разу и даже большую часть времени светило скупое рижское солнце. А я все так и не решалась начать тот разговор, ради которого, как я себя убеждала, я и приехала в Ригу. Михаил вел себя так, будто он просто наслаждается жизнью. Он был весел, ироничен и, как всегда, легок в общении. Опять он отдал инициативу в мои руки, не пытался ни обнять меня, ни поцеловать. И это было хорошо, ибо я была так взволнована мыслями о предстоящем разговоре и так боялась его начать.
Когда стало попрохладнее, и солнце спустилось уже довольно низко, он накинул на меня свой пиджак и предложил поехать город.
Чтобы согреться, Михаил предложил зайти в кафе
"Луна" на площади Свободы рядом с "памятником свободе", как шутят латыши. Он рассказал мне, что эта стилизованная женская фигура, держащая в вытянутых вверх руках три скрепленных звезды по числу исторических латвийских провинций — Курляндии, Латгалии и Видземе, символизирует первое в истории существование независимого государства Латвия.
Мы зашли в уютное кафе, сели за маленький столик и заказали кофе и миндальные пирожные. А кофе в Риге, а особенно в этом кафе, исключительно вкусное! После кофе по телу побежали приятные теплые струйки. Момент для того разговора, который я собиралась начать, был совсем неудачный. Получилось, что я добилась прямо противоположного результата: Михаил может подумать, что я не смогла удержаться и приехала повидаться с ним… Ну, что же, в некотором смысле так оно и было!
Когда мы вышли из кафе, Михаил повел меня на площадь перед Домским собором. Михаил говорил мне как- то, что в каждом городе, где он жил, у него всегда было место, которому он как бы доверял свои самые сокровенные помыслы и мечтания. В Риге таким местом для него была эта площадь.
Все же, наконец, собравшись с духом, я начала что-то говорить о неразрешимости ситуации, о сложности и двусмысленности своего положения, о том, что я много думала… Слава не складывались, речь моя была сумбурна и вряд ли понятна вообще. Я замолчала, а Михаил шел будто погруженный в свои мысли. Мне показалось, что он понял, о чем я пыталась ему сказать…
Вот мы и вышли к собору, который появился совершенно неожиданно, когда мы вышли на площадь из какого-то кривого переулочка. Уже наступили густые сумерки, и флюгер-петушок почти сливался с темным небом. Я шла, задравши голову и глядя на купол
Я оказалась лицом к лицу с ним… Мне ужасно хотелось, чтобы он меня поцеловал. Но он вместо этого будто ответил мне на те мои невысказанные сомнения:
— Мария, а почему бы тебе не выйти за меня замуж?
Он продолжал держать меня и смотрел мне прямо в глаза. И я поняла, что это не случайно вырвавшиеся слова, что он и имеет в виду, именно то, что я услышала. Я ничего не ответила, он поставил меня на ноги. Я поправила в очередной раз беретку, и мы пошли.
Это было так неожиданно! У меня мелькнуло в голове, что это, и правда, может быть выход в создавшейся ситуации. Я никогда о таком варианте и не думала. Да у меня и не было такой возможности: я не принимала всерьез ухаживаний Михаила. Я чувствовала серьезность своих чувств и опасалась этого. А Михаил… Он ведь никогда до сего дня не говорил мне о своих чувствах.
А стихи? Ну, а сколько поэтов выдумывало себе муз? Как сказал однажды мой друг, "каждому Петрарке — по Беатричче!" Но ведь ни один из изнывающих от любви поэтов не хотел бы получить мечту, воспетую в стихах, себе в руки: о чем тогда стонать? Нет, тут же подумала я, по отношению к Михаилу мой сарказм не проходит: не я для его стихов, а его стихи для меня!
Времени оставалось как раз столько, сколько было нужно для того, чтобы не спеша дойти до вокзала.
Мое желание продолжать мною начатую тему пропало. А ответить сразу на предложение я не могла. Мы оба сделали вид, что то, что было им сказано — было сказано, но что это был не прямой вопрос, а некое вырвавшееся восклицание. Итак, неопределенность сохранилась. Ответом на вопрос Михаила могло быть только действие… Но на такое действие я была совершенно не готова.
Михаил проводил меня до моего вагона. Я села в свое купе. Он стоял на перроне около моего окна, пока поезд не тронулся медленно-медленно. Михаил шел вровень с поездом, но вот он стал отставать, отставать… И пропал… И я пропала…
Михаил. 1954, 27 августа
Этот приезд Марии в Ригу позволил мне окончательно
понять, что она мне нужна, нужна, как воздух… Конечно, она приезжала именно для того, чтобы сказать мне то, что так сбивчиво пыталась выразить, когда мы шли из кафе к Домскому собору. Но ведь до этого были столько удивительных часов душевного слияния, какой-то умиротворенной духовной близости, которые просто так из жизни не выкинешь! И потом, когда у меня так неожиданно вырвалось это мое предложение ей выйти за меня замуж, она ведь не отказалась. Мне показалось, что своим молчанием она говорила мне: "Подожди, подожди немного! Не гони лошадей!" Значит, я ошибался, когда думал, что во мне она увидела просто очередную жертву, очередного барашка для заклания в угоду своих страстей. Да и все ее поведение, даже