Семейство Доддов за границей

Ливер Чарльз

— Почему жь не можете? сказалъ я: — не-уже-ли для вашего друга пріятне считать себя оскорбленнымъ и обезчещеннымъ, нежели узнать, что ему не было нанесено никакого безчестья?

— Зачмъ же вы убжали съ нею?

— Не могу вамъ этого сказать, отвчалъ я, потому-что моя голова была совершенно разстроена всмъ этимъ споромъ.

— И зачмъ назвались вы моимъ именемъ въ Эмс?

— Не могу вамъ сказать этого.

— И какъ надобно разумть позу, въ которой засталъ я васъ, вошедши въ комнату?

— Не могу вамъ сказать и этого! вскричалъ я, доведенный до отчаянія нелпостью своего положенія. — Не спрашивайте меня ни о чемъ. Вс эти пять или шесть недль я былъ какъ-будто околдованный; не могу отдать отчета въ своихъ дйствіяхъ, какъ паціентъ

больницы умалишенныхъ. Боюсь писать къ друзьямъ, чтобъ письма не уличили меня въ сумасшествіи — вотъ вамъ вся правда. Я молчалъ, пока могъ. Стыжусь теперь, признаваясь, но не въ-силу стало молчать. Не мучьте жь меня своими «зачмъ я сдлалъ то, почему я сдлалъ другое»: не могу отдать отчета ни въ чемъ.

— Гм! гм! удивительный случай! сказалъ онъ, — отбрасываясь въ креслахъ назадъ и пристально смотря мн въ лицо. — Ваши лта, ваше положеніе въ обществ, вообще вся ваша наружность, мистеръ Доддъ, заставляютъ, принужденъ я признаться, заставляютъ…

Онъ запнулся, какъ-бы не находя соотвтственнаго слова, и я продолжалъ за него:

— Совершенно-справедливо; вы скоре готовы усомниться, нежели увриться въ подозрніи. Да, я вовсе не такой человкъ, какіе бываютъ дйствующими лицами въ подобныхъ случаяхъ.

— Касательно этого, прибавилъ онъ съ осторожностью: — я ничего не говорю. Я выражаю только личныя свои мннія, впечатлніе, производимое вами на меня, какъ на посторонняго зрителя. Уголовный судъ на эти вещи смотритъ съ другой точки зрнія; Палата Лордовъ смотритъ на нихъ также съ другой точки зрнія.

Слова эти бросили меня въ холодный потъ съ ногъ до головы, милый Томъ. Уголовный Судъ! Палата Лордовъ! Не правда ли, прекрасная перспектива для ирландскаго джентльмена съ просроченными долгами? Выстрлъ, даже два, въ двнадцати или четырнадцати шагахъ — вещь никому неубыточная въ денежномъ отношеніи; отказывать въ немъ человку, который самъ напрашивается — неучтиво, необязательно. Но Палата Лордовъ и Уголовный Судъ!.. о, милый Томъ, это совершенно-другаго рода дло! Не стану говорить о позор, которымъ покрываетъ подобный процесъ человка моихъ лтъ; ни о вопляхъ и гоненіяхъ, которые поднимутся во всхъ газетахъ, гоненіяхъ, которыя будутъ преслдовать бдняка до его домашняго очага, гд ожидаетъ преступника жена, исполнительница смертнаго приговора; не стану упоминать о «Пунш» и «Иллюстрированной Газет», которымъ вы доставите пищу на цлый мсяцъ [37] — нтъ, я представляю тяжбу въ ея простйшей форм — финансовой. Пари на конскихъ скачкахъ, банкрутства желзныхъ дорогъ, разорительные расходы по выборамъ — ничто сравнительно съ нею. Выиграешь или проиграешь дло — все-равно, адвокаты разорятъ тебя въ-конецъ.

37

Punch — юмористическій журналъ, который самымъ дкимъ образомъ осмиваетъ все нелпое; въ Англіи пользуется онъ огромною популярностью. Какъ злы и остроумны бываютъ его статьи, можно судить потому, что сотрудники его лучшіе англійскіе юмористы, напримръ, Тэккерей. «Иллюстрированная Газета» помщаетъ, между-прочимъ, рисунки замчательныхъ сценъ въ Парламент, судебныхъ мстахъ и прилагаетъ портреты лицъ, обратившихъ на себя общественное вниманіе въ какомъ бы то ни было отношеніи.

Хотя никогда въ жизни не предполагалъ я запутаться въ такое дло, но эти соображенія производили очень-часто на меня сильное впечатлніе при чтеніи газетъ, и я доходилъ всегда до заключенія, что въ подобномъ процес выгодне всего для обвиняемаго — не защищаться. Упоминаю все это, чтобъ вамъ было понятно, какъ смирился мой духъ, лишь только лордъ Гэрви намекнулъ о процес.

— Я искренно желалъ бы, сказалъ онъ, подумавъ нсколько: — указать вамъ какой-нибудь способъ уладить эту непріятную исторію; но хотя, признаюсь вамъ, вы сдлали на меня очень-благопріятное впечатлніе, Доддъ (онъ назвалъ меня просто Доддъ, будто бы стариннаго друга, а не

«мистеръ Доддъ»), мы не можемъ ожидать, чтобъ Гэмптонъ сошелся со мною въ такомъ понятіи о дл. Важне всего то, что объ этомъ случа вс теперь знаютъ и толкуютъ — Гэмптоны такъ извстны въ фешёнэбльномъ мір, за границей и въ Англіи; она такая красавица, иметъ столько поклонниковъ; онъ такой очаровательный молодой человкъ, что ваше бгство стало, можно сказать, скандаломъ на всю Европу. Смотря на дло по совсти, скажу, что, быть-можетъ, ваши объясненія справедливы; но какъ человкъ, принадлежащій свту, я принужденъ сказать, что Гэмптонъ долженъ убить васъ, или требовать развода. Я совершенно увренъ, что и въ томъ и въ другомъ случа многіе осудятъ его. Вс общества раздлятся на дв партіи: одна за процесъ, другая за дуэль, слдовательно всхъ нельзя удовлетворить ничмъ. Потомъ явятся даже люди, которые скажутъ: «теперь, когда бдный Доддъ убитъ, безпристрастіе должно вступить въ свои права: вдь сомнительно, былъ ли онъ виноватъ».

— Чрезвычайно благодаренъ такимъ людямъ, милордъ, сказалъ я; но онъ, не обращая на то вниманія, продолжалъ:

— Еслибъ мщеніе было единственною цлью, процесъ былъ бы лучше всего: подобною тяжбою врагъ разоряется въ-конецъ. Вы, конечно, помните сэра Гэбрука Фостера, который бжалъ съ леди Модфордъ? Вдь у него были огромныя помстья и, говорятъ, ни шиллинга долгу; а теперь онъ, мн сказывали очевидцы, теперь онъ прислужникомъ въ одномъ изъ мелкихъ игорныхъ домовъ. Тоже было съ Лэкингтономъ…

— Я не зналъ ни Фостера, ни Лэкнигтона, милордъ, сказалъ я съ нетерпніемъ, не желая слушать доказательствъ его теоріи.

— Лэкингтонъ былъ старше васъ, продолжалъ онъ: — когда бжалъ съ женою лондонскаго торговца… забылъ имя его, не припомните ли вы?…

— Я очень-мало знакомъ съ подобными длами, милордъ, и для меня они представляютъ гораздо-мене интереса, нежели имютъ, повидимому, для васъ, милордъ, сказалъ я. — Могу ли осмлиться обратить ваше вниманіе на предметъ, насъ занимающій?

— Обращаю на него, сэръ, сказалъ онъ важнымъ тономъ: — всевозможное вниманіе. Я стараюсь, при помощи фактовъ, мною упоминаемыхъ, объяснить всю важность затрудненій, соединенныхъ съ процесомъ или дуэлью, и разршить, какой образъ дйствій можетъ доставить моему другу Гэмптону сочувствіе и одобреніе отъ общества. Я довольно-хорошо знаю жизнь, и вся моя опытность говоритъ одно: не должно уступать первому впечатлнію, надобно строго испытывать его. Нсколько часовъ назадъ, видя васъ въ извстной поз, я готовъ былъ сказать Гэмптону: «застрли его, какъ собаку». Теперь, признаюсь вамъ, Доддъ, я далъ бы ему не такой совтъ; теперь я не оправдываю, но и не осуждаю васъ, Доддъ — вникните въ смыслъ этихъ словъ. Улики слишкомъ-сильно говорятъ противъ васъ, но я не имю ршимости быть противъ васъ.

— Безъ рюмки рчь — сухая матерія, милордъ, сказалъ я: — не освжить ли намъ бесду стаканомъ вина?

— Прекрасная мысль! сказалъ онъ, садясь и кладя свои перчатки въ шляпу, съ видомъ человка, располагающагося провести время непринужденно и пріятно.

Трактирщикъ принесъ бутылку своего дивнаго штейнбергскаго и еще бутылку эйзенахскаго, которую рекомендовалъ нашему вниманію. Оставшись одни, мы налили стаканы, чокнулись по нмецкому обычаю, выпили и продолжали разговоръ:

— Еслибъ кто сказалъ мн вчера, что я буду сидть въ этой комнат и вы будете моимъ собесдникомъ, я назвалъ бы такого человка въ глаза клеветникомъ и лжецомъ! Вчера мн хотлось угостить васъ пулею на-вылетъ.

— Уже ли, милордъ?

— Да; и вы представлялись мн величайшимъ негодяемъ въ мір. Я считалъ васъ чудовищемъ гнуснйшаго разврата.

— Очень-пріятно, что вы измнили свое мнніе, милордъ.

— Да, оно измнилось, признаюсь въ томъ. Если что я хорошо знаю, то именно человческую натуру. Другими науками я занимался неочень-прилежно, но человческое сердце изучилъ глубоко. Я знаю всю вашу исторію въ этомъ дл, какъ-будто самъ былъ очевиднымъ свидтелемъ всхъ его подробностей. У васъ не было тутъ и мысли обольщать мистриссъ Г. Г.