Семья волшебников. Том 4
Шрифт:
— Не обидишь, — спокойно сказал Вактути. — Подари мне Ме, и тогда я увижу, что ты хороший и добрый бушук. Тогда мы станем друврадругами, с преимуществом от тебя, и я бескорыстно тебе помогу. Экзетредари?
— Экзетредари, — нехотя согласился Каген. — Но если не сработает, вернешь.
— И снова ты пытаешься примешать в дружеские отношения куплю-продажу, — проворчал Вактути. — Я не торгаш, бушук. Я ничего тебе не верну. Либо делай мне подарок, либо не делай, а я отблагодарю тебя или не отблагодарю. Не устраивает — прыгай со скалы или сиди тут, а я буду дымить тебе в лицо.
— Экзетредари, —
Хорошее, достойное, ценное Ме перешло к жадному лицемерному тетику, и тот сразу обмяк. Мохнатые руки и ноги повисли плетьми, глаза закатились, а камень, на котором Вактути восседал, расползся и вздулся во все стороны пеной. Чародей-сновидец погрузился в грёзу, и Каген сотворил отвращающий знак, чтобы Вактути не полез в его собственный разум.
Ждать пришлось целую неделю. Тетики неторопливы. На той же плоской скале Каген сотворил себе шатер и терпеливо пил чай, любуясь птичьими стаями и шумящими кронами деревьев буттуб. Вактути жил в уединении, на одинокой горе, и лишь далеко на горизонте виднелись пики Крадории, огромного города тетиков. Там живут другие их чародеи и король с королевой, но они Кагена не интересовали.
Потом Вактути проснулся. И как ни торопился Каген услышать его слова, первым делом тетик сходил по нужде. Встав на краю скалы и подставив мохнатый зад солнышку, Вактути широко зевнул и сказал:
— Радуйся, бушук. Я сумел просочиться в чехардак того сурдита и послать ему вещий сон. Он согласен поговорить, и он тебя впустит. Но при условии, что ты войдешь один и с клятвой непричинения вреда.
— Само собой, — расплылся Каген в улыбке.
Сделанный Вактути гном еще не успел плюхнуться на дно пропасти, а Паргоронский Купец уже растворился в воздухе. Он шел сквозь миры и с неприязнью вспоминал своего собеседника.
Для демонов тетики вроде и добродушные ребята, но совершенно никаких манер. Как животные.
Но кому какое дело — главное, что работу Вактути выполнил. Не задаром, но он сумел совершить то, с чем не справился весь Паргорон. И услышав знакомые вибрации, Каген дернул одну струну, потянул за другую… вот и она, берлога Сорокопута!
М-да. Если считать это домом, то он очень просторный. Но если целым миром — очень тесный. Не то комплекс пещер, не то сердце джунглей, огромная оранжерея. Повсюду вьются тернии, шипастые лозы, которые так обожает Сорокопут. Их было много в Паргороне, когда Каген только появился на свет и в Туманном Днище правили сурдиты.
— О Древнейший, неужели это малыш Каген? — донесся липкий, присвистывающий голос. — А что же наш директор, не захотел явиться лично? Я удивился, что ко мне стучишься ты, а не он.
— О, он постучится, если мы не придем к соглашению, — обещал Каген. — Как у тебя дела, Повелитель Терний?
Заросли с чмоканьем раздались в стороны, и Сорокопут появился во всем своем безобразии. Крупнее гохеррима, рыхлый, со скользкой розовой кожей, он навис над Кагеном, как гора, и тот облокотился на трость.
Ему вдруг подумалось, что все дети Древнейшего по-своему прекрасны. Даже сбежавшие когда-то ла-ционне. Но сурдиты… хотя они все разные. В отличие от гохерримов, нактархимов или кэ-миало, что похожи, как близнецы, сурдиты могут различаться очень сильно.
Сорокопут — один из самых неприглядных.
—
— Ты здесь уже тридцать пять лет, — произнес Каген. — Тебе нравится?
— У меня есть все, что нужно, — уклончиво произнес Сорокопут.
— Знаю-знаю. Все, что нужно. Уютный дом, приятная компания… ты любишь уединение, я помню. И условок у тебя полным-полно… сколько ты там у нас украл?
— Ай-яй-яй, какое неправильное слово, — покачал огромной башкой сурдит. — Украсть можно чужое. А я просто экстренно изъял свой вклад. Напрямую. Не прихватил ни одной лишней эфирки. Можно ли меня осуждать?
— Ты неправильно понимаешь, что есть Банк Душ, — ласково сказал Каген. — Твой вклад — это только твой вклад, никто не спорит. Никто другой им пользоваться не может, каждая эфирка принадлежит одному тебе, мой дорогой друг Сорокопут. Но изъять… изъять их нельзя. Потому что они часть общего капитала, что питает и поддерживает весь Паргорон. Это можно сравнить со зданием — имея в нем квартиру, ты можешь жить в ней, можешь сдавать в аренду, можешь продать… но при всем желании не можешь вырезать из здания и увезти. А если все-таки попытаешься… остальные жильцы тебя не поймут.
— Условки — это не недвижимость, — улыбнулся Сорокопут. — Если я вырежу квартиру из здания, остальное здание может просто рухнуть. Банк Душ не рухнул от потери моего вклада и даже не слишком обеднел. Из любого обычного банка всегда можно изъять свои вклады, и иногда банки от этого прогорают… но это не проблема вкладчиков, мой дорогой друг Каген. Надо было обеспечивать своим клиентам условия получше, тогда бы вас никто и не покинул.
— При других обстоятельствах это был бы дискуссионный вопрос, — согласился Каген. — Но при тех обстоятельствах, что имели место… тебе известно, что за судьба постигла твоих подельников?
— Грустная, полагаю, — предположил Сорокопут.
— Предполагаешь. Точно не уверен. Ты ведь понятия не имеешь, что происходит в остальном мире?
Сорокопут промолчал.
— Все потому, что ты не смеешь высунуть носа из логова. Один шаг вовне — и гохерримы утыкают тебя своими шампурами, как огромный шашлык. Ты в беде, Сорокопут. Но… я пришел протянуть тебе руку помощи. Я твой друг и хочу помочь тебе.
Сорокопут сухо рассмеялся. Это прозвучало так… по-бушукски.
— А ты зря смеешься, — заметил Каген. — Мне было нелегко с тобой связаться. Я бы не стал тратить времени, но я восхищен тем, что ты провернул. Блестящая афера… нет, правда, блестящая. Вряд ли кто-то выгадал в той войне больше тебя. Только вот… что теперь собираешься делать с добычей? Тысячи лет прятаться, пока не иссякнет последняя условка?
— За тысячи лет многое может измениться.
— Может. И Паргорон может пасть со всеми его жителями. А Сорокопут останется. Но знаешь, что вероятнее? Обратная ситуация. Особенно сейчас. Ты, мне кажется, не до конца все продумал. Впрочем, если я ошибаюсь!.. о, если я ошибаюсь, то просто скажи, и я уйду.
Рогатый карлик протер монокль, и алые глаза сверкнули в полумраке. Каген терпеливо ждал, готовый сделать шаг назад и исчезнуть. Он прекрасно помнил, на чем поднялся Сорокопут, и не собирался становиться первым экспонатом в его новой коллекции.