Семья
Шрифт:
— Я помню, что, когда я гостил у вас, Тацуо много работал.
— Да если бы он всегда был такой, как в те дни, и желать было бы нечего. Но Тацуо все быстро надоедает. И тогда он ударяется в разгул. Такой уж у него характер...
— Что же, интересно, он теперь делает?
— Бог знает...
— Он все еще с той гейшей?
— Пока да. Но сам понимаешь, долго это продолжаться не может. Деньги скоро кончатся, и что тогда? Разве эта женщина станет с ним жить, когда он будет без гроша? Теперь его очередь быть покинутым... Так-то вот!
— Да, к этому идет.
— А у меня
На другом конце дома послышался плач: видно, Кий-тян и Футтян что-то не поделили. О-Танэ, прервав разговор на полуслове, поспешила к ним.
О-Танэ быстро привязалась к девочкам. Все свободное время она была с ними, придумывала игры, катала на спине. А то вдруг поднимет кого-нибудь из детей на руки, прижмет к худой, высохшей груди, и материнское чувство нахлынет на нее теплой волной. Даже неутолимая печаль от разлуки с мужем становилась не такой острой.
За столом возле очага сидят Футтян и Кийтян. О-Танэ дала той и другой миски с клецками. Футтян ловко поддела палочкой кусок и отправила в рот, причмокнув от удовольствия. Кийтян никак не может ничего поймать и сильно наклоняет миску, так что содержимое чуть не оказывается у нее на коленях.
— Не балуйся, Кийтян, — говорит о-Танэ. — Испачкаешь кимоно. Сейчас тетя тебя покормит.
Поднося кусочки к губам девочки, о-Танэ сама невольно разевает рот.
— Вкусно, — облизывается Футтян.
— Как только поедите, ступайте во двор и играйте там. А тетя все уберет. Посмотрите, что делает мама. Она, верно, все еще стирает.
— Тетя, тетя, давайте лучше все вместе играть, — кричат девочки.
— Обязательно будем играть, только немножко попозже. Я сейчас пойду поговорю с вашим папой.
Этой весной Санкити опять взялся за перо. Теперь он уже не занимался огородом, а все свободное время просиживал над новой книгой. За овощами ухаживал школьный сторож, приходивший с мотыгой к Санкити и делавший всю необходимую работу на огороде.
— Ты занят, Санкити? — вошла в кабинет к брату о-Танэ. Вид у нее был нерешительный, ей хотелось и поговорить с братом, и она боялась оторвать его от работы.
— Что там у тебя такое? — повернулся Санкити к сестре.
О-Танэ старела. В ее организме уже произошли физиологические изменения, превращающие женщину в старуху. Она и в молодые годы не отличалась крепким здоровьем, теперь же все чаще прихварывала.
— Странное дело! — начала о-Танэ, чем очень, рассмешила брата, который уже знал, что за этими словами последует длинный разговор.,о Тацуо.
— Ему ведь скоро сравняется пятьдесят. Он уж немолод, а ведет себя, как мальчишка. Срам какой... Да, мужчины — странные существа. Вот если бы я пила вместе с ним, пела песни, танцевала, чтобы развлекать его, он бы не бросил меня. Я была бы для него хорошей женой.
О-Танэ попыталась улыбнуться, но по щеке у нее поползли слезы. Она стала рассказывать, как в молодости все предрекали Тацуо блестящее будущее. Тогда он уехал в Токио учиться. И все заботы о семье и доме легли на нее. В Токио Тацуо с головой окунулся в разгульную жизнь, отдавая дань увлечениям молодости. Тогда-то впервые
— Как-то, когда он вернулся, я решила поговорить с ним откровенно. «Ты о той женщине? —сказал он. —Ну, об этой шлюхе не стоит и говорить!» Как только он не ругал ее. А сам был с ней связан. Она зачала от него. Я даже подумывала, не взять ли у нее ребенка. Меня только стыд удерживал. Люди скажут: вот уже в доме Хасимото до чего дошло! Женщина родила раньше времени, а тут еще молоко у нее пропало. Через два месяца ребеночек умер. И все-таки Тацуо хороший, только он очень слабохарактерный. Как он умолял меня, чтобы я его простила, признавал свою вину. А я и не сердилась. Мне только было очень жалко его. Смотрю я на него и от жалости сказать ничего не могу. И сейчас, если бы он одумался... Я ведь знаю его. Я и Тоёсэ говорила: если бы он знал, что я его жду, и нет у меня против него зла, он бы вернулся, обязательно вернулся...
— Тетя, вы будете краситься? — спросила Футтян о-Танэ.
— Конечно, будет. Женщины все красятся, — ответила за о-Танэ невестка.
О-Танэ с о-Юки и детьми только что вернулась из бани. Она пошла к себе в комнату, где в корзине лежали принадлежности косметики, которые она привезла с собой из Токио. В этой комнатке раньше жил мальчик, помогавший о-Юки по хозяйству в первый год ее замужества. Здесь было очень тихо, и Санкити иногда приходил сюда работать. О-Танэ привезла с собой и большое зеркало из толстого стекла, которым очень дорожила. Сев перед зеркалом, она стала пудриться, вспоминая бабушку Коидзуми, которая каждый день занималась своей внешностью и до глубокой старости всегда выглядела опрятной. Бабушка в глазах о-Танэ была хранительницей старинного уклада. У нее был муж... А вот ее мужа увела молоденькая гейша, и она ничего не может поделать. Горько стало о-Танэ. Из зеркала, на нее смотрела уже немолодая женщина с морщинистым, поблекшим лицом. Кому нужна теперь ее преданность и любовь...
В зеркале, позади о-Танэ, появилось смеющееся, румяное личико Футтян.
— Подойди-ка, я тебя подкрашу, — сказала о-Танэ. — Какой красивый у тебя после бани цвет лица!
Футтян приблизила к тетке свое милое, наивное, доверчивое личико.
Через некоторое время тетка и племянница пошли в комнату к о-Юки. Она тоже сидела перед зеркалом и укладывала волосы.
— Мама, смотри! — И Футтян подставила матери мордочку, покрытую толстым слоем румян.
— Да, смотри, мама, какая у тебя дочь стала красивая! — засмеялась о-Танэ.
О-Юки тоже не могла удержаться от смеха.
— Футтян ведь такая смуглянка, а тут вдруг побелела. Ну и смешная!
О-Танэ смотрела-смотрела, как о-Юки причесывается, и вдруг сказала:
— Послушай, о-Юки-сан, уж очень прическа у тебя старомодная. Я помню, как причесывалась Тоёсэ. Давай я и тебя так же причешу.
Футтян ходила из комнаты в комнату и, широко раскрывая рот, пела песни.
О-Юки и о-Танэ, сидя у раздвинутых сёдзи в южной гостиной, чинили и перешивали одежду к осени. Здесь было очень удобно и светло.