Семья
Шрифт:
Как ни привык Санкити к местам, где он прожил столько лет, где родились его дети, но и его потянуло в город. Он решил переезжать, как только кончатся холода и весеннее солнце начнет обогревать землю. Это был серьезный шаг. Книга продвигалась медленно — много времени отнимала работа в школе. Даже если бы он все бросил и только писал, он закончил бы ее не раньше, чем через год. А он был отцом троих детей. Приходилось думать о хлебе насущном. И все-таки он решил спуститься с гор и завершить свой труд в Токио.
Чтобы обеспечить жизнь семьи на то время, пока он будет писать книгу, необходимо было заручиться поддержкой какого-нибудь богатого
— О-Юки, дай-ка мне теплое пальто, — сказал как-то Санкити жене, собравшись ехать к одному знакомому, жившему неподалеку в богатом поместье.
В морозном воздухе раздался звук рожка — это приближался экипаж, совершавший рейсы между деревушками в горах. Вместе с Санкити собрался было ехать один его приятель, но, испугавшись холода, в последний момент отказался. Санкити поднял воротник пальто, чтобы закрыть уши, и вышел из дому. Выдыхая ноздрями пар, лошадь тащила повозку, полную пассажиров. Вот она полезла в гору. На углу улицы Санкити вскочил в нее.
Кругом лежал глубокий снег. Экипаж петлял по склону горы Асама, забираясь все выше. Пассажиры, прижавшись друг к другу, тряслись от холода. Проехав два ри, Санкити соскочил с повозки. Отсюда до дома приятеля надо было идти пешком. Санкити зашел в придорожную таверну обогреться. Выпив чашку чая, он зашагал дальше. Было холодно и пустынно, внизу блестела скованная льдом река. Но Санкити было недалеко идти.
Поместье его приятеля Макино лежало в глухом, отдаленном месте, в горах. Макино был молод и богат. Санкити давно знал его и всякий раз, находясь у него в гостях, с каким-то легким, умиротворенным чувством оглядывал его уединенный кабинет, богатый фруктовый сад, тщательно обработанные поля. Но сегодня Санкити было не по себе. Вся семья Макино — он сам, его жена и дети — собрались в большой гостиной и занимали гостя разговором. А Санкити не давала покоя мысль о будущем. Он все хотел заговорить о своих планах, попросить помощи, но никак не решался. Не нашлось момента для серьезного разговора и на другой день.
Санкити покинул дом Макино, ни словом не обмолвившись о цели своего посещения. С чувством, близким к отчаянию, шагал он по заснеженной дороге, потом битый час ждал, пока придет попутный экипаж. С ним дожидалось несколько рикш. Они шумно разговаривали, шутили и весело смеялись. Это немножко развлекло Санкити. Он даже посмеялся вместе с ними. Наконец подкатил экипаж. Лучи близкого к закату солнца ударили Санкити в глаза. Поросшие лесом горы казались желтыми пятнами. Санкити смотрел по сторонам. От холода у него стучали зубы.
Дома он ничего не рассказал о своей поездке. Младшая дочь уже спала. В углу, у закопченной стены, на которой висел календарь и картинка в стиле «нисики-э»6, играли в камешки о-Фуса и о-Кику. Рядом валялась кукла с оторванной головой. Санкити сел возле очага и, глядя на игравших девочек, ломал голову, где взять деньги, чтобы прокормить семью, пока он будет кончать книгу.
О-Фуса была краснощекая, живая девочка. Она очень походила на бабушку, мать Санкити. Санкити привез детям от Макино гостинец — виноградное варенье. О-Юки посадила девочек возле себя и стала по очереди кормить их, как птенцов, то отправляя варенье прямо в рот, то намазывая им кусочки хлеба.
Никто не знал, какой тяжелый груз лежал на душе Санкити. Веселая шалунья Футтян подбежала к отцу и запела свою любимую песенку:
— Заяц, заяц,
Не
Расскажи нам,
Расскажи, Отчего у тебя длинные уши?
— Я —
Когда зайчонком был —
В холода
Глодать любил
Длинные бамбуковые прутья,
У бамбука
Вкусный прут.
У меня с тех пор
Растут
Длинные-предлинные уши
Эту песенку пела девочке о-Юки, слышавшая ее в детстве от своей старой служанки с юга.
И Санкити принял решение. В тот же вечер было написано большое письмо Макино. Санкити рассказал о своем бедственном положении, о невозможности продолжать работу в деревне. Ответ не заставил себя ждать. Макино писал, что с радостью окажет ему свое покровительство. И сделает это так, что никто не будет знать. Санкити был очень признателен другу за его доброту и деликатность, «Мне нечем отплатить ему, — подумал Санкити, — но когда-нибудь, если ему понадобится моя помощь, я сделаю для него все».
В апреле Санкити поехал в Токио снять дом, чтобы семья могла переехать. Дети с нетерпением ждали возвращения отца. Каждый день они ходили встречать его на станцию. Весна была в разгаре, но на северном склоне камышовой крыши еще лежал снег. Но и он уже таял, и с карниза все время капало. Наконец Санкити вернулся. Он рассказал о-Юки, что облюбовал домик на окраине Токио. Дом совсем новый, его еще не кончили строить: сейчас внутри штукатурят стены. Ему показалось сначала, что дом мал, ведь у них трое детей, и ему нужен кабинет для работы. Но домик был так хорош, улица тихая, зеленая, что он ничего больше не стал искать и уже договорился с хозяином. Переедут они, как только будут закончены отделочные работы.
— Но вообще-то, — прибавил Санкити и поморщился, — ходить по городу в поисках жилья — занятие мало приятное.
Дети больше взрослых радовались предстоящему переезду.
Для них разговоры родителей о новом доме, о сборах, о дороге были как сказка.
Вечером, перед тем как ложиться спать, Футтян и Кий-тян затеяли с отцом возню.
— А вы без меня слушались маму? — спросил Санкити.
— Слушались, слушались!
— Ну, тогда давайте играть! Станьте рядышком. Вот так. Ты, Футтян, будешь номер первый, Кийтян — номер второй, а Сигэтян — третий. Идет?
— Идет, идет! — закричала Футтян. — Значит, я буду номер первый?
— Да, ты первый, Кийтян второй. Я буду называть номера, а вы откликайтесь, только правильно.
Девочки радостно засмеялись.
— Первый!
— Я! — закричала Кийтян.
— Вовсе не ты, а я! Ты же вторая, а я первая! — дернула Футтян сестру за рукав. Шум поднялся невообразимый. Старшие девочки весело бегали по комнате.
— А у Сигэтян принялась оспа, — сказала подошедшая служанка, держа девочку на руках. Эта служанка жила в деревне и каждый день приходила помогать о-Юки. Сигэтян была еще совсем крошка, едва умела ползать, но головку держала хорошо. В семье она была любимицей.