Сердце дракона
Шрифт:
— А письмо? — последовал вопрос, и Рики при этом жестом намекнула, что если пользы и от этого ответа не будет, то Сэму придётся вообще забыть о еде. — О чём писал лорд Альгервильд?
— Откуда ж мне знать? — возмутился Сэм. — Я — мышь, грамоте не обученная, тем более старикашка сразу сунул письмо себе под подушку. Так и храпит сейчас, придавив его головой. Не помял бы, а то, может, ценный документ.
Рики разочарованно вздохнула.
— Никакого толку от твоей разведки. А ведь твои способности могли бы оказаться лорду Стернсу полезны.
Сэм дёрнулся.
— Да не дракон я! Который раз говорю. Не дракон! Смотри: даже пар изо рта не валит.
И Сэм вскочил с места, перегнулся через стол и со всей силы дыхнул на Рики. Кроме запаха мяса и квашеной капусты Рики не учуяла ничего и брезгливо помахала рукой перед носом.
— Но и не человек, — ответила она. — Так кто же ты? С такими-то умениями? Я вот так не умею. И милорд так не сможет, даже если выпьет.
Сэм урвал кость с блюда, контроль над котором Рики на секунду потеряла, резко отпрянул от девушки, шмякнулся обратно на место и принялся жадно обсасывать добычу.
— Умения... — ворчал он в перерывах, — какие, к мухам болотным, умения? Лазить по чужим спальням и подслушивать, у кого сколько зерна в амбаре?
— А чем плохо знать про зерно? Очень полезно... в определенных ситуациях.
— Твой Стернс совсем обнищал, что ли, раз чужие запасы ему интересны? Я думал, он — богач!
— Тьфу.
И Рики выругалась так смачно, что Сэм удивлённо покосился в её сторону.
— Ты и так умеешь?
— Я могу тебя ещё и треснуть по спине, если не прекратишь молоть чепуху и очернять моего хозяина.
— Сама сказала, мои умения могут пригодиться, вот я и уточнил.
— Про запасы, конечно, любопытно, но я посылала тебя узнать, что за секретом таким старый лорд хотел поделиться со своим помощником, а ты...
— А я?
— Ничего не узнал и даже про письмо не выведал. Что в нём? Кому предназначено? С чего такая спешка, что понадобилось писать его ночью? Чует моё сердце, здесь что-то не так, тем более ты говорил, лорд Альгервильд сердился.
Сэм оторвался от кости и кивнул.
— Словами нехорошими твоего хмыря называл. Говорил, гулящий твой хозяин, словно кот по весне... Может, про гульки письмо было? Старику скучно.
У Рики зарделись уши.
— Какие гульки? Какой кот? Думай, что болтаешь, балбес несчастный!
— Докладываю подслушанное.
— И несуразными комментариями разбавляешь. Эх... — Рики обречённо махнула рукой. — Вот никакой от тебя пользы. Никакой. Ладно, сиди тут, а я схожу за мешком с вещами. Тихо сиди! И чтобы ни писка, ни треска, ни чавканья и никакого причмокивания!
И Рики сурово посмотрела на Сэма.
— Жду тебя, — буркнул тот и бросил кость на стол. А когда Рики скрылась в темноте холодного и пустого коридора, то тихонько и аккуратно пододвинул к себе блюдо с недоеденной картошкой и довольно облизнулся.
Глава 18. Меж двух огней
Во
Ржавые петли скрипнули, и Рики нырнула в царство соломы. Тут было сухо и тепло, а ещё темно и даже немного страшно. В голову опять закрались неприятные опасения, но долго им там пировать не пришлось: недремлющий месяц услышал тревожные мысли и участившееся биение сердца, заглянул в узкое окошко сарая и залил всё внутри таким ярким светом, что Рики на секунду зажмурилась. А когда открыла глаза, то сразу юркнула в угол, где заваленный вилами и косами лежал заветный мешок, вытащила его и, примостившись на кучке сена, развязала.
Всё было на месте: и снятая с пугала куртка, рваная по правому боку, зато целая в плечах, и широкая лента, годная, чтобы подпоясаться, и штаны Эларана, и даже туника Стернса, грязная от дорожной пыли и до сих пор хранившая его запах.
Рики вынула скомканную тунику, распрямила и провела рукой по ткани. Гладкая, та приняла робкие прикосновения и поспешила напомнить о своём хозяине. Воображение подхватило намёк и живо нарисовало в мыслях Рики тот самый овал лица и те самые глаза цвета хмурого неба, тот самый взгляд, иногда сердитый, но чаще печальный, те самые губы, сегодняшним вечером как никогда бледные, но такие нежные и чувственные.
Рики не удержалась и зарылась в тунику лицом. За нахлынувшие воспоминания стало стыдно и захотелось провалиться сквозь землю. Но воображение не сдавалось и рисовало картины за картинами, заставляя совесть бороться с сердцем, которое без устали ныло от непонятного желания. Такое с Рики происходило впервые, и новые чувства пугали сильнее чернобородого страшилы, которым в деревне бабки стращали непослушных детей. Да что там страшила. Дракон в сравнении с ними был мирной ящеркой, которую погладить было не боязно. А ещё можно было пригрозить ей пальцем, чтобы лишний раз не разевала пасть и не выпускала смертоносный огонь.
Как он там сказал? Ему не по себе, когда её долго нет рядом, и ему плохо, когда рядом с ней другие? Перечислил всех, даже брата? Почему? Может, он столь изощренно насмехался над ней? Иначе как ещё можно объяснить то, что он одновременно ненавидит тех, кто с ней любезен, и её, если она вдруг любезна с теми, кто её окружает? Как же всё запутано и сложно... И будет невероятно смешно, если все эти порывы — просто следствие его ночных кошмаров, его неуравновешенного характера и той боли, которую ему пришлось пережить в детстве и которая до сих пор его преследует.