Сердце прощает
Шрифт:
Яков слушал, и у него от возмущения глаза вылезли на лоб.
– Ты что же это - надо мной издеваться? Всякая сорока от своего языка погибает, учти. Я ведь человек такой: ни перед чем не остановлюсь. За такие речи полетит и голова.
– Я это знаю.
– А на кого ж ты надеешься? Мне ведь и хахаль твоей дочери не страшен. Знаю я, красная ты насквозь. Напичкал тебе голову всякой большевистской мякиной твой постоялец, вот ты и хорохоришься. Если я его не смог придавить вовремя, то тебя-то в бараний рог согну, в три дуги ясно?!
Марфа и прежде не раз замечала подозрительное внимание, которое уделял ей староста. То он ни с того ни с сего заигрывал с ней, ластился, как пес к доброй хозяйке, то делал какие-то намеки на военные неудачи немцев. Но она чувствовала его фальшь и его скрытную злость.
Однажды ранним пасмурным утром на проселочном тракте, проходившем недалеко от села, загромыхали танки. Сотрясая воздух ревом моторов и лязгом гусениц, они катили на восток. Измученные люди со страхом вслушивались в зловещие металлические звуки. Но вот в деревню вкатили три автомашины с автоматчиками. Их угодливо встретил староста. "Коровы, бычки, кормить солдат", - объявили фашисты. И староста в присутствии односельчан сразу же указал на сарай Марфы.
Осень катилась все дальше, по ночам землю схватывало морозцем, нет-нет да падал на пепелище снег.
Как-то, в ненастный вечер, Марфа набрала для своей печки ведро чурок и головешек и направилась уже к сараю, но до ее слуха долетел непонятный шорох. Она остановилась и стала вслушиваться. Печально посвистывал холодный ветер. Она постояла с минуту, подумала: "А ведь кто-то таится. Или мне что-то почудилось?" И неожиданно, где-то совсем рядом прозвучал знакомый голос:
– Не пугайтесь, Марфа Петровна, это я, Виктор. Мне нужно поговорить с вами.
– Господи, неужто это ты, Витя!
– негромко отозвалась Марфа.
Виктор вошел с ней в землянку, два его товарища остались в темноте наверху. Тусклый свет коптилки заколыхался из стороны в сторону, бросая тени на изможденное лицо спящего Коленьки.
– И ваш, значит, спалили?
– подавленно спросил Виктор и снял с головы кепку.
– Боже мой, что здесь только было!
– ответила Марфа.
– Как они свирепствовали, если бы только видел, с ума можно сойти.
– А мать?..
– Виктор дышал взволнованно, точно предчувствовал что-то.
– Наш дом сожжен, там ничего не осталось. Где же теперь мать? У кого она?
Марфа некоторое время собиралась с силами, села на скамью. Виктор опустился рядом с ней.
– Что случилось? Говорите же...
Марфа, нервно комкая концы своего полушалка, дрожащим голосом поведала ему о том страшном дне. Не могла она утаить, что среди арестованных односельчан - родственников партизан - была и мать Виктора, Василиса Хромова...
Виктор на какое-то мгновение будто окаменел, сидел молча, губы его дрожали.
Он что-то раздумывал, потом сухим
– А теперь немцы в селе есть?
– Нет, ушли изверги.
– А кто же тут всеми делами воротит?
– Староста и семь полицаев. Трое живут у него, во второй половине. Остальные у Семена Крючкова.
– Ну и как староста себя держит? Может быть, совесть заговорила у него?
– По его указке и забирали, - сказала Марфа.
– Понятно, - сказал Виктор.
– Наш партизанский суд уже вынес ему приговор... Значит, при себе держит трех охранников?
– Да, но все не наши, не местные.
Марфа хотела еще пожаловаться, что по указке старосты немцы отобрали у нее корову, но Виктор перебил ее мысли.
– Ну, а у вас-то что нового?
Марфа пожала плечами:
– Какие у меня теперь могут быть новости!
– От Игната Ермиловича нет никаких вестей?
– Нет. Как ушел на фронт, так как в воду канул.
– А о Любе что-нибудь слышно?
– А что я о ней могу услышать? Говорят, как сыр в масле катается. Лелеет он ее, паскудину.
– И держит взаперти, - добавил Виктор.
– Это нам говорили.
– Значит, ты ее не забыл еще?
Виктор, нахмурясь, опустил глаза.
– Может, она и рвется на волю, но разве от таких вырвешься...
– Захотела бы - вырвалась, в одной рубашке да убежала бы, - с болью в голосе произнесла Марфа.
– И разве могла я думать, что моя дочь...
– Нет, она не такая, как вы думаете, - сухо сказал Виктор.
– Здесь что-то не все ладно. Может быть, нам потребуется и ваша помощь, Марфа Петровна. Надо все обдумать...
– Разговорились мы, и покормить-то я тебя забыла, - вздохнула Марфа.
– Спасибо, сыт, - ответил Виктор.
– Вот разве только водички...
Марфа зачерпнула в ведре кружку холодной воды и подала Виктору.
– Так и уходишь голодный? Хоть бы взял что поесть на дорогу, сказала она и достала полбуханки хлеба.
Виктор смотрел на хлеб и колебался: брать или не брать. Однако соблазн был так силен, что он не удержался и, взяв хлеб, сунул его за пазуху. Потом прижал его ремнем автомата.
– Да, вот еще что, Валя Скобцова, - понизив голос, продолжал Виктор, - видимо, погибла. Матери пока об этом не говорите.
– Бедная Валечка! Какое же это горе для матери! Какая же она была добрая, разумная, Любина подружка.
Виктор ничего не ответил и, махнув Марфе рукой, вышел из землянки.
Марфа вышла следом. Она прислонилась к стене и стала прислушиваться к торопливым шагам удаляющихся партизан.
Долго в раздумье стояла она возле сарая и вдруг испуганно вздрогнула: три гулких раскатистых взрыва потрясли ночную тишину. Прошло не больше минуты, и темное небо над домом старосты Якова Буробина озарилось ярким пламенем. Марфа спокойно перекрестилась: что заслужил, то и получил. Туда ему и дорога.