Сердце знает
Шрифт:
— Какое сердце? Что у тебя с…
— Странные мелочи. Оно устроено немного необычно, толще, чем надо, в некоторых местах. Поэтому оно не всегда бьется сильно и отчетливо, как барабан. Знаешь, там есть такие четыре камеры, которые должны работать в унисон, клапаны открываются и закрываются, та-тум, та-тум, кровь равномерно движется по камерам, понимаешь? — Она кивнула. — А у меня из-за этого утолщения, они работают не в лад. А еще, оно трусливое. Врачи говорят, латентное. Но оно все-таки издает эти странные звуки, которые помогли им поставить диагноз.
—
И так оно и было, но ему больше нравилось «странные», чем «больные». Так легче сказать, и он хотел, чтобы это звучало немного забавно. Тогда он мог продолжать улыбаться.
— Я это воспринимаю, как будто у меня там четыре брата с барабаном, и двое могут держать любой ритм, который я им задам, еще пятьдесят, шестьдесят лет, если двое других прекратят пьянствовать. Но всегда слышно, если кто-то выпил, потому что он ломает ритм всем остальным.
— Но ты не пьешь.
— Нет, но… — она сидела и смотрела на него широко раскрытыми глазами, как загипнотизированная. — Вот я и нагрузил тебя своей проблемой. Хорошая история, да?
— Нет, если это значит, что у тебя будет сердечный приступ. Риз? — Ее рука схватила его рубашку и ударила его в грудь три раза, словно выговаривая ему. — С такими вещами не шутят, мистер.
— Дорогая, я жутко серьезен.
— Брось, я не шучу, — она снова стукнула его.
Он схватил ее кулак и прижал к губам. — Мы сохраним это для использования только в экстренных ситуациях.
— Что значит толще, чем надо?
— Стенка посередине, перегородка, слишком толстая внизу, так что она немного мешает потоку крови. Иногда. Обычно это — не проблема. Для некоторых это действительно страшно, но, как видишь, я все еще на ходу.
Она продолжала сидеть, уставившись на него. Она не придвинулась ни на йоту, и это заставляло его чувствовать себя жалким. Очевидно, его рассказ получился недостаточно смешным.
Он погладил ее руки, надеясь заставить ее сесть, пока он будет объяснять. — Клинический термин — гипертрофированная кардиомиопатия, а значит, страховые компании не хотят брать у меня деньги.
Она издала тихий стон, какой-то обиженный. Этот стон потряс Риза. Он уже давно жил со своей проблемой и почти привык.
— Немногие знают об этом, Хелен. Я не хочу этого. Я не хотел, чтобы это обсуждали публично. Я говорю тебе об этом, потому что… — Она была очень напряжена. Он скользнул руками по ее спине, вверх и вниз. — Потому что, я, вроде, привязываюсь к тебе снова, и подумал, что тебе следовало бы знать. Если ты вообще привязана ко мне.
— Привязана? Насколько… — Ее голос осекся. — Насколько серьезно…
— Достаточно серьезно. Это может убить. Не обязательно, но может. Такое, периодически, случается. С баскетболистами, и особенно с бегунами, которые падают замертво на…
— Риз! Господи, ты бегал в тот день, когда я пришла…
— У меня не худший вариант, Хелен, поэтому успокойся.
Я
— Но это может убить тебя.
— Многое может убить меня. Грузовик может убить меня, или укус змеи, или какая-нибудь редкая бактерия. — Она снова издала тот обиженный звук, как будто все это бред, как будто он дурачится. Но он был серьезен. Он всерьез говорил о жизни и смерти. Он посмотрел на нее и сказал: — Пассивный образ жизни может повредить, но, знаешь, что действительно убивает меня?
— Что?
— Когда ко мне относятся, как к калеке. Я начинаю думать, что я действительно калека. Черт побери, я выше всех, смуглее всех, я тихий, скромный, неуклюжий… Я сильный, грубый…
— О чем ты говоришь? Ты не…
— И злой, надменный, гордый, черт возьми! Когда могу быть самим собой — Он крепко сжимал ее плечи, чтобы не вырвалась и не перебила. — Знаешь, что происходит, когда ты обнаруживаешь у себя такую проблему? Ты увязаешь в ней, она обволакивает тебя и не дает быть самим собой. Она тебя побеждает. Я это почувствовал, и я не хочу. Я вполне могу дожить до старости, а если нет — меня это меньше всего волнует.
Снова этот стон. Он хотел встряхнуть ее, но вместо этого покачал головой. — И я правда не хочу видеть жалость в глазах других людей. Особенно, в твоих. Знаешь, что я хочу видеть в твоих глазах?
— Что?
Он расслабил руки, смягчил голос: — Я хочу увидеть: «Поцелуй меня, Риз».
Она приоткрыла губы. Он не мог видеть ее глаз, но слышал ее прерывистое дыхание. «Ну, давай, ответь мне тем же», — думал он. — Давай.
— Когда я впервые увидел тебя, твои глаза говорили именно это. В самый первый…
— Нет, неправда, — возразила она. — Я не собиралась целовать тебя, когда увидела!
Он рассмеялся, успокоившись. Снова все по-прежнему. — Лгунья.
— Вокруг была толпа маленьких детишек, и ты… Я думала, что ты…
— Немного переросший, но ребенок. Я знаю. А я обхитрил тебя, правда? Оказалось, что я старше, чем ты думала.
Она обняла его и прижалась лицом к его шее. Он улыбнулся в темноте и прошептал: — Кое в чем, да?
— Оказалось, что ты… Я всегда думала, что ты настоящий мужчина. Но очень юный, — и она быстро добавила, — по сравнению со мной.
— А теперь я достаточно взрослый для тебя? Скажу тебе, я постарел куда больше, чем ты. Ты только стала красивее, вот и все.
Повернувшись, она тихонько засмеялась. Он помог ей сесть так, чтобы она видела ту красоту, для которой он привез ее сюда, и решил, что лучше продолжать разговор, так как это, вроде бы, действовало. Он любил, когда она смеялась, и даже просто усмехалась.