Сердце знает
Шрифт:
— Я не могу взять деньги из рук в руки. Положите деньги, и я обменяю их на фишки. — Она сосчитала банкноты, объявила сумму кассиру и выдала Ризу две стопки фишек.
— Ты и этой игрой увлекаешься? — спросила она тихо, скользнув взглядом по двум цветным столбикам.
— Нет, если только не буду набирать очки, бросая карты в какую-нибудь корзину.
— За этим столом ставка 25 долларов.
— Судя по надписи, сюда, верно? — спросил он, кладя зеленую фишку в квадрат перед собой. — Где ты живешь?
—
Он вспомнил, что должен посмотреть, все ли карты из четырех колод на месте, и не крапленые ли они. — Прекрасно — она легким сноровистым щелчком разложила карты на столе. — Замечательно. Ему было все равно, припрятаны или нет тузы в рукавах ее хрустящей белоснежной блузки.
— Ты не следишь.
— Да нет же, слежу. Покажешь мне раздачу а-ля Кеттерлинг?
Тонкие руки околдовали его, настолько ловко она манипулировала не одной, а сразу четырьмя колодами карт. Казалось, что карты у нее в руках существуют сами по себе, а она просто сидит, ведет разговор.
— Ты ведь помнишь Кармен? Она по-прежнему читает биологию. А на лето уехала в университет.
— Да, помню, твоя подруга. Как-то, когда приезжал сюда, встретил ее. Про тебя спрашивал. — Он подошел ближе, пока она не подняла глаза. — Она сказала тогда, что не знает, где ты, что ты как бы уехала.
Хелен натянуто улыбнулась. — Я не очень хорошо поддерживаю старые связи.
— Кажется, я тоже.
— Я видела тебя несколько раз по телевизору. Как ты играл в баскетбол.
— Ты же никогда его не смотришь, — вдруг вспомнил он.
— Я и правда говорила, что никогда? — Он кивнул головой, заставляя ее признать те свои слова. Она передала ему разрезанную колоду.
— «Никогда» — такое плохое слово. Такое категоричное, а значит лживое. Он посмотрел на колоду карт, выбрал квадрат и снял колоду. Это оказался его лучший ход за всю игру. Он улыбнулся крупье.
— Так ты никогда-никогда не видела, как я играю в баскетбол?
— Никогда-никогда.
— Минус на минус дает плюс, — процитировал он школьное правило.
— По своему, это интригующе, когда ты на самом деле знаешь какого-то игрока, — она бросила карты в пластмассовую коробочку, «башмак» на языке профессионалов, откуда она будет брать карты. Затем она «сбросила» верхнюю карту. — Кажется, я даже пару раз упомянула, что знаю тебя. Знаешь, когда разговор не клеится.
— И помогало?
— Срабатывало, если в комнате был хоть один серьезный болельщик, — она пожала плечами, словно стряхивая остатки сна или иллюзий, если таковые у нее имелись. — А так, ты же не «Волшебник» Джонсон.
Он улыбнулся. — Как легко ты работаешь. Легко для наблюдающих за тобой, и трудно для себя лично. Только потому, что ты лично всегда казалась неуязвимой.
—
— В действительности, — помнится, когда-то он, на самом деле, был неуязвимым, но это было так давно. Риз фыркнул, — ты меня недолго знала. Всего часть лета.
— Действительно, не очень долго и не очень хорошо. Разве что, «познала», в библейском смысле.
— А, так вот как это было? А еще говорят, что я ничему не научился в миссионерской школе.
И они оба засмеялись, на удивление непринужденно, в ответ на приятные воспоминания, которые принадлежали только им.
Она дала ему десятку пик.
— Что ты делаешь в этом месте? — спросил он. — Мне казалось, ты любишь учить других.
— Любила. — Карты были розданы. Она показала девятку. — И люблю. Сейчас твое слово, что ты хочешь?
Он посмотрел себе в карты. — Хочу туза, но десятка или…
— Стукни по столу, когда требуешь прикуп. Он стукнул. Она дала ему меньше, чем он хотел, и он стуком попросил еще.
Он остановился на 18. У нее было 19. — Хорошо играешь, — признал он, когда она забрала его ставку.
— Я умею играть. И мне нравится, что за игру мне платят. Выигрыш на этом краю стола. — Он все еще ждал ответа. Она улыбнулась. — Это просто на время.
Так ты здесь только на лето? — опять спросил он.
— Я перед этим ушла со старой работы. Перевелась поближе к Денверу, откуда я…
— Откуда ты родом, — закончил он за нее.
— Мне всегда хотелось вернуться в Бед-Ривер, пусть только на время. Думаю, надо закрыть вопросы.
— Закрыть? — Он мельком взглянул на карты, которые она ему сдала, затем быстро закрыл их, словно крышей, огромными руками. Он не помнил, что там было, кроме одной картинки.
Чего ему хотелось с той стороны стола в это мгновение, так это прикоснуться к ее руке. Но согласно надписи над столом, это было против правил заведения. Никаких контактов, никаких прикосновений. Что это за игра? В лучшем случае, стерильная. Ты смотришь, а там холодное лицо — картинка — что-то червей.
Но, черт, мне плевать на карты, просто прикоснись к моей руке.
— Мне действительно очень жаль, Риз.
Он весь напрягся. — Чего?
— Мне очень нравился твой отец, и мне очень жаль, что он умер.
Сейчас он не мог поднять глаза. Только кивнул. — А сейчас мы закрываем вопросы, верно? — без прикосновения, от сарказма полегчало. Он вновь заглянул в карты. Хорошая раздача. Холодная, жесткая рука. — Положили тело в ящик, закрыли крышкой, сказали несколько слов и опустили в землю. Дело закрыто.
— У тебя все еще есть вопросы, связанные с отцом, которые надо решить, — заметила она осторожно, ожидая его слова в игре. — Но поскольку дело…