Серебром и солнцем

Якимова Ирина Валерьевна

– Тем более! -

Не дожидаясь новых возражений, он отстранил Рете, пробежал в комнату, бывшую спальней. Зажатая в кулаке телеграмма, прочитанная полчаса назад, жгла ладонь хуже солнечных лучей. Хотелось с криком отшвырнуть ее, как ядовитую змею, как отвратительное насекомое. Немыслимо было поверить ей! Невозможно было ей не поверить.

Старик лежал в постели, голова утопала в мягкой подушке. Левый искривившийся угол рта спрятался в глубокой кожной склдке, а глаза пусто глядели на зашторенное окно, из которого, помнил Винсент, открывался прекрасный вид на

Академию...

На обуглившийся остов Академии...

– Знаете, что охотники получили из Карды сегодня утром?
– звонко, горько спросил он неподвижного, вряд ли слышащего и видящего его Латэ. Не спросить не мог - этот новый страх обратится безумием, если он не поделится им немедленно и, лучше всего, с кем-то, знавшим их историю с Мирой от начала до конца.

– Телеграмма! - еще звонче крикнул он, разворачивая истерзанный лист. - Карл сказал ждать вестей из Карды... Мы ждали - и дождались! На Балу Карды была избранная, и она… исцеляла вампиров. Её сопровождали охотники и Мира Вако. К сожалению, сохранить дар они не смогли. В четвёртом часу утра избранная была убита... Вот так! Что скажете? Вы скажете... хоть что-то?

Лицо старика и не дрогнуло. Только глаза медленно повернулись и бессмысленно уставились на Винсента. И ему стало стыдно за вспышку. Но, все же, он сказал еще не все...

– Ещ из Карды пишут, что бал закончился не за час до рассвета, как обычно, - голос задрожал, как у волнующегося смертного.
– Супруга герцога перевела все часы в доме на час назад. А на рассвете, во время последнего танца бала, слуги отворили окна и... Все вампиры были испепелены солнцем. -

Голос совсем сел. Винсент вдохнул побольше и хрипло сообщил:

– Миру Вако не видели среди покидавшиих бал смертных гостей. Значит, она...
–

Все-таки он не договорил. В горле заклокотало - подавленный стон отчаяния. С тех пор, как Винсент прочитал кардинскую телеграмму, принесенную Дарой к Источнику, где собирались охотники, он ни разу не пустил его наружу. Потому что это значило принять смерть Миры. Смерть Миры! Пока еще не больно от этих слов, как шок после ранения. Боль придет позже, а за ней осознание и принятие. ...Если эта рана не убьет его раньше.

– Винсент, Филипп не виноват в том, что случилось в Карде, - вступила вставшая в дверях Рете.
– И, что бы ни было между вами в прошлом, жестоко сейчас говорить ему все это. Дай ему уйти спокойно...

– Он это начал! Не он, я был избранным, но он позволил моему дару существовать, зная, скольких он погубит! И теперь Мира... она...
–

Он опять ярко представил, как потерявшая дар, утратившая последнюю надежду тетушка сама выходит под прозрачные лучи бледного зимнего солнца, и замолчал, бессильно комкая телеграмму.

– Ты рано отчаиваешься: подробные известия из Карды поступят лишь к вечеру, - тихо заметила Рете.

– Рано? - он зло засмеялся.
– От Миры нет вестей, избранная мертва, дар вновь неизвестно где, глава ордена при смерти, в Доне хозяйничает Дэви, покров после всех свалившихся на орден напастей едва защищает охотников и, Бовенс говорит, следующей

ночью и эта преграда на пути вампиров падет... - и вы говорите не отчаиваться?

Рете кивала на каждое его жестокое заключение, нервно сцепив пальцы. Но на последних словах вскинула голову и даже слабо улыбнулась.

– Во всем произошедшем есть кое-что хорошее для тебя, - сказала она.
– Если Мира мертва, а ты жив, значит, ты не ее кукла. Теперь ты свободен, Винсент.

Он не смог сразу ответить: в горле поднялся ком. Резко помотал головой, потом выдавил:

– Я всегда был свободен. -

Как горько, что ему уже не сказать Мире это, не разбить стены всех своих нелепых обид за прошедшие годы! Но...
– слабая надежда все-таки мерцала, как огонек свечи, -...может быть, Мира жива, и он еще успеет это сказать? Сказать, что благодарен за подаренное время, попросить прощения за то, что, хоть в мыслях, не вслух, но называл ее хозяйкой... Как страшно он ошибался!

Старик на постели заворочался, и Винсент на мгновение вынырнул из пустоты отчаяния. Губы Латэ зашевелились:

– Дар... один... избранный... один..
–

Винсент ждал еще, но Латэ замолк, бессмысленный взгляд старика по-прежнему упирался в стену. И отчаяние, подкормленное раздражением, нахлынуло с новой силой.

– Избранный опять неизвестен! - резко, как лезвием полоснул, прошептал он.
– Дар не спасет охотников завтра у Источника! И Мира это понимала, поэтому...
– опять явилась картинка вампирши, в отчаянии простирающей руки к солнцу, и Винсент закрыл глаза. – Она едва нашла дар, и тут же потеряла его. Потеряв мечту, она не захотела жить.
–

Адора не ответила, он и сам почувствовал фальшь в последней фразе и замолчал. Адора прошла мимо него к окну, чуть отдернула штору, чтобы видеть, как солнце шествует по крышам Доны. Подробные объяснения из Карды придёт позже, а пока, в тишине, они следили, как мир, катящийся во тьму, в последний раз заливает уже ненужный свет. Никого не спасший, никого не воскресивший, не дарящий – отнимающий надежду… Последний ненужный день.

Глава 34

ВОСЕМЬ КУКОЛ МИРЫ

Немолодой проводник с сочувствием смотрел на их троицу.

– Возвращаетесь с Бала Карды? – поинтересовался он.

Солен Реддо нервно поправила причёску. От последней, впрочем, мало что осталось. Диадема сгинула… Из их троицы она одна успела переодеться в дорожное платье, у двух её спутниц из-под пальто предательски выглядывали края неуместных здесь пышных бальных платьев.

– Да, - холодно сказала Солен.

– В Академию, - сочла нужным добавить Мира. И тут же удостоилась внимательного взгляда проводника: может быть, из-за неестественно бледного лица, может быть, из-за новеньких шрамов от воды Источника, её лицо украшающих… Но брошь с гербом ордена на платье, видимая благодаря предусмотрительно распахнутому пальто, успокоила этого, без сомнения, видавшего последствия декабрьских балов Карды, человека.