Серебром и солнцем
Шрифт:
Винсент в отчаянии грохнул крышкой сундука, где хранились рисунки и старые тетради. Мира вздрогнула от громкого хлопка, как от выстрела.
– Это ошибка охотников, - заспорила она.
– Carere morte – живые трупы, бессмертные мертвецы, исчадия тьмы… Так любят говорить в ордене? Так охотники пытаются оправдывать то, что убивают людей! Всего лишь больных, которых можно вылечить! Действительно можно! Ты же понимаешь это, видишь это, избранный! Ты же сам пытался убрать это проклятие!
– Неужели? Я в это верил?
– Да!
– Я не помню, - без эмоций сказал Винсент.
–
«Значит, вот как, - Мира опустила голову, спряталась за волосами.
– Отпустив свой дар, он забыл его. Оттого и взгляд потускнел. Что ж…»
– Значит, теперь я буду помнить за тебя, - ровно сказала она. – Ты моя надежда, как и прежде. Почему ты так жесток со мной? …Винсент?
Винсент молчал. Он вновь открыл сундук, отыскал в нём большую тетрадь и, задумчиво перелистав, отбросил прочь. Тетрадь упала, печально шелестя пустыми страницами, на чёрной коже обложки чётко отпечатались тонкие дужки – следы от его ногтей.
– Недавно Латэ бросил мне надежду. А может, это новая приманка, чтобы я не стремилась выбраться из ловушки. Когда Дэви начнёт свои поиски, охотники помогут мне начать свои. Я отыщу нового владельца дара. Ты… - Мира болезненно закрыла глаза, веки дрожали, - …не должен быть вампиром.
– Отпусти меня. Это единственное, что ты можешь сделать для меня, поверь.
– Я не оставлю тебя! Я виновата…
– Это, в конце концов, унизительно, - пробормотал Винсент сам себе, избегая глядеть в её сторону.
– Оставь… Оставь меня в покое!
Мира резко помотала головой.
– Пройдёт год-два, и дар проявит себя. Подожди. Ты сильный, ты справишься! Я найду дар! Отбрось грустные мысли, в конце концов, хватит! – вскричала она.
– Как я оставлю тебя, ты что?! Я, если бы ты тогда умер, ушла бы тоже… Мне этого не перенести…
Наступило молчание. Винсент поспешно отвернулся, но не успел скрыть горькую усмешку. И она обожгла Миру, как ледяная вода в лицо.. Злобная, резкая, искажающая черты - так усмехался Алан, перерезая горло очередной жертве.
– Ненавижу тебя, - через минуту сказал Винсент, равнодушно глядя в холодную звёздную ночь за маленьким чердачным окном.
– Ненавижу наш мир. Ищи свой дар. Может, кого-то это действительно спасёт, - усмешка ушла с его губ, но злость, незнакомая по этому лицу и знакомая по другому, осталась.
– Я давно сдался. Меня давно нет. Убирайся отсюда. И не приходи – я не пущу тебя на порог.
Глава 7
УКРАДЕННЫЙ
– Ненавижу тебя, - ещё раз повторил он, даже радуясь жестокости этих слов, и повернулся к Мире, чтобы видеть её лицо в это мгновение. Он хотел, чтобы она отшатнулась, выбежала из дома, заливаясь слезами, и не вернулась больше, но вампирша не изменилась в лице, только ещё больше побледнела. Она словно ждала его злых слов.
– Я не верю тебе.
Мгновение они смотрели друг другу в глаза. Винсент отвернулся первым, когда заметил в чёрных зрачках вампирши
– Ты всё сказала. Уходи, - ровно сказал он. – Навсегда уходи! Не мучай меня.
Оставшись один, он некоторое время стоял без движения. Тень вампирши растворилась в ночном небе, нить, соединяющая обращённого с создательницей, протянулась в бесконечность, и Винсент понял, что Мира не вернётся. Тогда он опустился на пол и позволил равнодушной маске сойти с лица.
«Нужно было сказать ей правду, - подумал он и грубо оборвал себя. – Нет, нет! Рано».
Он вздрогнул: ему показалось, будто он вновь встретился взглядом с Мирой, но это был только лишь старый рисунок - портрет вампирши Вако, сделанный им несколько лет назад, когда Сказка о Даре была просто сказкой. У Миры на нём злые, неживые глаза, словно глаза куклы, сделанные из той же ткани, что и нарядное платье. Сегодня у неё были совсем другие глаза – безумные, больные… но живые.
«Лети, Крылатая! Ты ещё не знаешь, что дар, который тебя опять обрекают искать, не спасёт меня. Он чудо, что исцеляет, но даже он не способен воскресить».
Винсент опять подумал, что сказал не всё. Нужно было предупредить Миру, что покровители ордена никогда не допустят посвящения избранного, что бы ни хотел Латэ. Нужно было поведать ей страшную тайну Арденсов – первую из тайн ордена. Нужно было, наконец, рассказать ей, как с ним самим обошёлся Крас, узнав о его даре: пусть бывший избранный, не помнил, чем была эта странная сила – месяцы заключения и подготовки к жертвоприношению не изгладились из его памяти. Он прогнал Миру в неизвестность – Винсент хорошо помнил, как тщательно охотники охраняют свои тайны. Вампирше понадобится не один год, чтобы узнать столько же, сколько уже известно ему. Она ещё не скоро узнает, как на самом деле нерешителен Латэ, как скован он и весь орден в действиях: не могут шагу ступить, если на то не будет приказа основателей. И она не скоро поймёт, что ниточку проклятия, связавшую их в парке, не в силах разорвать никто. Она не скоро поймёт… Быть может, никогда.
Наступало новое утро. Белёсый утренний свет разливался над городом, острые зубцы Короны скрылись в серебристой дымке. Старая Карда! Три года назад он клялся, что не вернётся сюда, и вот, он вновь здесь, в мрачном, будто проклятом доме Вако. Впрочем, некому пожурить его за несоблюдение клятвы: та, кому он клялся – подруга, соседка, старшая дочь Меренсов, мертва. Милая Софи всё-таки добилась своего: вкусила каплю бессмертия. Её растерзали люди, уставшие платить вампирам дань – также, как Линду.
Винсент равнодушно и бесстрашно затворил окно чердака – не от страха перед дневным светилом, просто чтобы закрыться от ненавистной цитадели carere morte. Солнце почти не беспокоило юного вампира. Он ожидал, что первое лето будет тяжёлым и он снова, как минувшей зимой, будет балансировать на грани безумия. Но светлые жаркие месяцы пронеслись быстро – вспышки, сменяемые кратким ночным мраком. В Доне Винсент спокойно спал всё лето. Он мог бы проспать всю вечность, ведь он не знал вечного вампирского голода – единственная приятная особенность его ни на что не похожего бытия. Здесь, в Карде, он снова спал бы, если б не визит Миры.