Серебряная подкова
Шрифт:
нужна Казани гимназия, чтобы готовить будущих студентов. Открыли ее. Случилось это пятьдесят лет назад. Первым "командиром гимназии" был какой-то писатель Веревкин. Его драмы, говорят, и в Петербурге ставились.
Первых воспитанников было всего лишь четырнадцать, и среди них Державин.
– Поэт?
– спросил Коля.
– Тот самый... Учили тогда кое-как - читать и считать...
– А геометрию?
Аксаков махнул рукой:
– До нее не дошли... Послушай-ка, что говорил Державин в своих воспоминаниях. Тут я выписал несколько слов из его книги.
–
Сережа сложил бумажку и так же бережно спрятал ее в карман.
Коля удивился:
– Неужели учились так плохо?
– А жили еще хуже, - ответил Аксаков.
– Дедушка моего приятеля рассказывал, что гимназисты голодали, ходили оборванные. Московский университет не высылал вовремя учебников и денег на содержание. Веревкин даже был вынужден просить родителей "присылать припасы натурою", потому что самые бедные из воспитанников часто питались милостыней. Потом гимназия совсем закрылась.
Открыли ее снова только через десять лет. В этом вот особняке губернатора. Павел Первый приехал в Казань и утвердил новый устав гимназии. У меня где-то записано, что случилось это в 1798 году.
Коля похвалил:
– Молодец, что записываешь.
– Пригодится, - подмигнул Аксаков.
– Я записываю все, что услышу. Даже вот что выписал из расписания, - достал он из другого кармана длинный список предметов.
– Кроме обязательных, тут и гидравлика, и бухгалтерия, и гражданская архитектура. Будем изучать шесть языков: русский, татарский, латинский, греческий, французский, немецкий.
– А геометрию?
– спросил Коля.
– И геометрию...
Во время обеда Коля наконец-то встретился в столовой с прежними товарищами. Яковкин распорядился поместить его в те же начальные классы, приказав ему в короткий срок догнать упущенное.
Но Коля и сам стремился к этому, без приказа. Учителя задавали ему ежедневно два-три дополнительных урока из пройденного. Страстное желание быть в нижних классах рядом с братьями помогло ему за месяц догнать и перегнать своих товарищей. Он даже начал заниматься латынью в первом классе вместе с братом Сашей Краснов по-прежнему кричал на всех учеников но Колю больше не затрагивал и часто, сидя на кафедре внимательно присматривался к нему с каким-то настороженным любопытством.
Однажды, проверив домашние задания, он вдруг собрал свои вещи, затем, проходя мимо Коли, положил перед ним листок с арифметической задачей.
– Урок за меня докончить. Задачу решите сами - приказал он и вышел из класса, хлопнув дверью Все на минуту притихли. Затем, точно по команде сорвались.
– Ура!
– Новый учитель!
– Здравия желаем!..
Коля встал, весь красный от смущения, и, глядя в пол, неуверенно держал в руке злосчастную бумажку.
Наконец Миша Рыбушкин вскочил на стол и замахал руками.
– Господа! Внимание!
– крикнул он и, когда все насторожились,
Шум в классе мгновенно затих.
– Так что, мои достолюбезные, - продолжал Миша, - давайте подумаем, что нам утешительнее: без учителя задачи решать или при учителе?
– Без учителя! Без учителя!
– закричали все разом.
– Так вот и решайте, - посоветовал Рыбушкин, спрыгнув со стола. Дурака валять нечего... Начинай, Лобачевский, мы слушаем.
Коля несмело прочитал написанное на листке условие задачи; увлекаясь, начал объяснять, как надо решить ее.
На следующий день Краснов, проверив тетради, с удивлением посмотрел на Колю.
– Молодец, - кивнул он.
– Решили правильно. Вот и сии три задачки решите сами, а я пойду проветрюсь.
Когда учитель вышел, на этот раз не хлопнув дверью, Коля поднялся и начал было читать условие первой задачи!
Но тут же заметил, что слушают его невнимательно. Лица у всех были хмурые, взгляды недоверчивые. Кое-кто ульи бался, но улыбки эти были нехорошие.
– Что случилось?
– растерянно спросил он соседа.
– Видишь ли...
– замялся Миша.
– Не любят они Краснова...
– И его любимчиков, - добавил кто-то.
– Но ведь надо же учить, - растерялся Коля.
– Учи, да не заучивайся!
– погрозили справа.
– Долой!
– потребовали в первом ряду.
Коля сел. На глазах его выступили непрошеные слезы.
– Давай, давай!
– потребовали другие.
– Не то кожу сдерет учитель!
Коля снова поднялся, неуверенно подошел к доске и взял кусочек мела.
– Читаем задание, - начал он тихо.
– "Два пешехода вышли навстречу друг другу из двух пунктов, расположенных..."
– В точке А, - подсказал чей-то насмешливый голос.
– Ив точке Б, - добавил другой.
Миша не вытерпел.
– Господа!
– вскочил он с места.
– Лобачевский не виноват! Будьте любезны слушать его внимательно...
Урок прошел, как все уроки. Задачи были решены, причем Коля так же терпеливо помогал отстающим, и те принимали его помощь как должное, однако что-то изменилось в отношении к нему всего класса. Никто не пригласил его на перемене играть во дворе, да и сам он туда не вышел.
Отчуждение росло не по дням, а по часам - с каждым новым уроком, проведенным Колей. Одиночество стало ему невыносимым. Но Краснов, неспособный заметить мучительную драму своего невольного помощника, поручал ему проводить уроки арифметики до самой весны.
А весной случилось непредвиденное...
Был уже по-летнему теплый день середины мая, когда в нижнем латинском классе появился новый учитель.
Вошел он просто, легко, будто из рабочего кабинета в гостиную. Все дружно встали, но учитель энергичным движением руки дал знак садиться. Это был небольшого роста, хорошо сложенный молодой человек, двадцати пяти лет, не больше, с приветливым и открытым лицом, с проницательными черными глазами.