Серебряная подкова
Шрифт:
"Вот, пока дверь открыта, я и того..." - решил Коля, но вдруг его кто-то потянул за рукав.
– Ты чего так испугался?
– шепнул Рыбушкин.
– Точно я тебе иголку в бок всадил.
– Нет, ничего, я так...
– ответил Коля.
– Задумался.
– Директор будет у нас новый, - сообщил Миша таинственно.
– Лихачев, помещик. Раньше был директором казанских училищ. Говорят, не строгий.
Колю не тронуло такое известие. Гимназия, директор...
с этим покончено. И прежнего-то
– Ну что ж...
– отозвался он равнодушно.
– Пускай будет новый.
– Какой ты, однако, черствый, - удивился Миша и стремглав побежал сообщать новость дальше...
Никогда вечер не казался таким длинным и ночь не тянулась так томительно. В спальне уже давно было тихо.
Надзиратель, несколько раз обойдя камеры, проверил - все ли спят, нет ли где какого баловства - и удалился в свою каморку. Кто-то забормотал непонятное. Коля прислушался. Не любил он, когда во сне бормочут. Жуткое что-то в этом бессмысленном бормотании. Будто не спящий, а кто-то совсем другой, притаившийся в комнате, лепечет всю эту чепуху.
Коля приподнял голову. Нервное напряжение обострило его слух настолько, что теперь он явственно слышал, как надзиратель, кряхтя и ругаясь, стаскивал сапоги, долго ворочался на жестком диване. Наконец из каморки донесся далекий заглушенный храп. Откинув одеяло, Коля встал с кровати. Пора. Босиком, дрожа на полу от холода и волнения, он шаг за шагом подбирался к двери в комнату надзирателя. Как же раньше не замечал он, что скрипит она так сильно. Может, вернуться? Ни за что!
Вот он уже тянется к тумбочке. Пальцы проворно шарят на верхней полке. Все! Ключ в руке.
Надзиратель в это время повернулся на другой бок, сердито скрипнув диваном. От испуга Коля чуть не вскрикнул, но ключ не выронил. Он мигом выскочил из каморки надзирателя и, совсем обессиленный, упал на свою кровать.
Обошлось. Но это было только начало. Теперь - шкаф, пальто, водовоз...
Коля, припав на локоть, вслушивался в темноту. Никогда не думал он, что ночная тишина так полна всяких звуков: то скрипы, то шелесты, а вот и чуть слышный мышиный писк... Ишь какие они разговорчивые, эти мыши! Наконец в нижнем вестибюле раздался гулкий бой часов, тех, что высились в углу, как башня. Раз! Два! Три! Четыре!..
Ну что же?.. В самый раз!
Одетый, с ключом в руке, он пробрался на цыпочках в коридор, к заветному шкафу с одеждой. Сапоги скрипели - поэтому надо их вынести в руках. Но вот застучало сердце: "Поймают, с ключом... как вора! Что же тогда будет?.." Вспомнились Краснов с кочергой, совиные глаза инспектора, карцер... "Нет, ни за что не вернусь!"
Дрожащей рукой нащупал он дверцу шкафа. Но где же замочная скважина? Вот она! Дверца наконец открылась, и вдруг...
– Дядя Ваня, - послышался голос надзирателя.
– Ты, что ли,
Коля замер. Надзиратель, зевнув, заскрипел диваном.
– А, мыши проклятые...
– сказал он, и снова послышался его равномерный храп.
Коля вытер со лба холодный пот. Взяв свою одежду, он вышел из коридора и спрятался под лестницей. Теперь надо ждать водовоза. Ведь самое страшное, казалось ему, позади. Осталось только выскользнуть на улицу.
Наконец он услышал равномерный стук в наружную дверь. Тихий, затем все громче, громче, пока не открылась дверь кухни. Повар, сердито прошлепав ногами в опорках, загремел засовом.
– Пропасти на тебя нету, Парфентий, - проворчал он, возвращаясь на кухню.
– Когда ты только спишь?
– Спим, сколько нам положено, - услышал Коля веселый, совсем не сонный, молодой голос.
Он осторожно выглянул из-под лестницы. Парфентий с двумя тяжелыми ведрами в руках тоже прошел на кухню.
Дверь во двор открыта. Скорее!
Коля выскочил из-под лестницы, тремя скачками перемахнул ступеньки парадного крыльца. Ворота в другую половину двора были распахнуты настежь, а около будки сторожа не видно.
Пригибаясь, готовый в любую минуту броситься наземь, чтобы его не увидели, Коля перебежал вдоль забора к воротам. Неожиданно в будке послышался кашель. А что, если сторож глядит в окошко? Надо спрятаться.
Коля устремился в угол второй половины двора и там под забором увидел большую промоину от весеннего ручья.
Он пролез в дыру на край оврага, заросшего кустарником, и, хватаясь руками за ветки, торопливо спустился по крутому откосу вниз...
Через полчаса Коля стоял на крыльце двухэтажного дома. Тихонько постучал в окно. Еще раз, еще... Наконецто занавеска приподнялась.
– Кто?
– спросил встревоженный голос горничной.
– Я... Коля... Прасковьи Александровны сын.
– Коля?! Сейчас...
Дверь открылась.
– Пожалуйте, - пригласила горничная, указав на лестницу.
– Они уже не спят. Собираются...
Коля поднялся по ступенькам на второй этаж.
Мать укладывала вещи в дорожную корзину. Заслышав чьи-то шаги на лестнице и скрип распахнутой двери, она выпрямилась, не в силах вымолвить ни слова. Затем бросилась к сыну и торопливо начала раздевать его.
– Что случилось?
И Коля не выдержал - заплакал.
– Убежал я, убежал. Возьми оттуда меня. Все там злые... Увези меня в Макарьев, домой!
Прасковья Александровна подняла голову сына, заглянула ему в глаза.
– Увезу, родной, увезу. Не оставлю.
Через несколько минут, успокоившись, мать и сын сидели рядом на диване. Коля впервые за короткое время гимназической жизни рассказал ей все, что пришлось ему вытерпеть в этом заведении. Прасковья Александровна слушала его, не прерывая.