Серебряная тоска
Шрифт:
Какую-то секунду Николай с ужасом глядел на Бенкендорфа. Слегка дрожащей рукой налили себе коньяку, не пригубив, отставил в сторону. Затем, внезапно решившись, выпил залпом. Сказал:
– Вы совершенно правы, Александр Христофорович. Довольно канетели. Пушкин остаётся в Петербурге. Дантес его убивает. Точка. Отговорила роща золoтая.
Встретьтесь с Пушкиным и передайте Александру Сергеевичу, что я на него больше не гневаюсь. Он может оставаться в Петербурге. Ну, спасибо вам, господин Бенкендорф, что бы я без вас делал...
"Подохли
– Кстати, - остановил его жестом Николай, - что он врообще представляет собой, Дантес этот?
Бенкендорф полотоядно ухмыльнулся.
– Пасынок господина Геккерна, - сказал он.
– Это официально. Связь их, однако, несколько иного рода.
– Какого же?
– Любовного.
– Простите?
– Господин Геккерн весьма привязан к господину Дантесу.
– Содомский грех?
– Он самый.
– М-да.
– Николай почесал переносицу. Зачем - непонятно.
– А что, этот Геккерн хорош собой?
– Старый, жирный, уродливый. Зато Дантес хорош собой. Белокур, синеглаз, к тому же, молод. Ну, и глуп, в соответственной степени.
– А зачем ему этот Геккерн сгорбился?
– Ну, как же - молод, хочет мир повидать, себя показать, а у Геккерна, в него влюблённого, средства для того имеются - как ни как, посол, представитель голландских высот, то есть, знай Пушкин об этом, не так бы, может, и ревновал.
Может, Гончарова Дантесу этому, вроде прикрытия, чтобы и в обществе появиться, и сё.
– Ай, да Бог с ними, - махнул рукой Николай.
– Меня это, будем считать, не касается. В общем, Александр Христофорович, благодарю вас за ценные сведения и не смею долее задерживать.
Спускаясь по мраморной лестнице, Александр Христофорович Бенкендорф едва не наступил на любимца Николая, большого пушистого кота Бонифация.
– А-а, - хрипло сказал Александр Христофорович.
– Вот, звачит, какое отношение!
Христофор, значит, Бонифатьевич? А за подобное - по этапу в Сибирь - не угодно ли? И, согласно казиматному уставу, держать на исторической родине, пока яйца не отморозишь! Э-э, да ты, брат, кастрированный! Ты и не мужчина вовсе, а Дантес!
Так вот тебе короткий этап!
– И Александр Христофорович пнул сибирского кота Бонифация носком ботфорта.
После ухода Бенкендорфа Николай сперва задумчиво барабанил пальцами по столу, затем достал из кармкна золотые часы с репетиром и откинул крышку. Часы заиграли приятный на слух минуэт, затем из них вылетела кукушка и сделала в комнате пакость. Николай переступил через пакость, подошёл к зеркалу и всмотрелся в собственное отражение.
– Страна холопов, - сказал он.
– И ты, - он ткнул отражение пальцем в грудь, - первый хлолп всея Руси.
Совершенно обессиленный, опустился он в кресло, и, массируя
– А, всё же, какой страшный человек, этот Бенкендорф... "На свете счастья нет, но есть покой и воля". Вот ведь подлец, Пушкин. Вот ведь скотина, Бенкендорф. Не приведи Господь оказаться просвещённым монархом... Когда понимаешь, что делаешь, и всё равно делаешь... Завтра же пошлю Пушкину своего учителя по стрельбе...
Тут в полуприкрытую дверь вошёл к царю на приём кот Бонифаций, обиженный, жаловаться на Бенкендорфа. Потёрся о голенище царёва сапога и, к удивлению своему, получил новый пинок.
– Пшёл.
Тем временем Александр Христофорович Бенкендорф, уже в личном своём кабинете, перебирая папки с важнейшими делами, импульсивно отложил их в сторону, показал кому-то дулю в пространство и, взяв новое дело, вывел на обложке: "Романов Николай Павлович".
* * *
– Только не притворяйся, что ты спишь, - услышал я сквозь полудрёму голос Руслана.
Из вредности мне захотелось ещё немного попритворяться. И тут же я получил сильнейший толчок в плечо.
– Так ты, татарчонок, драться?
– вознегодовал я.
– Сам татарчонок, - весело огрызнулся Руслан и неожиданно навалился на меня всем телом: - Будешь обзываться? Будешь?
– Буду, - согласился я и ловким приёмом "спихиванье" сбросил Руслана с себя и навалился на него сам.
– Сдавайся!
– приказал я.
– Лучше смерть!
– Если враг не сдаётся, его - что?
– Просят, как следует. Ходют, ноют, размазуют сопли.
– Вот я счас тебя размажу!
– Рискни здоровьем!
– пыхтел Руслан, придавленный мною к одеялу.
– Где я тебе здоровье возьму?
– пыхтел в ответ я.
– А чё?
– Курю много.
Руслан сделал змеиную попытку выскользнуть из-под меня. Я демонически расхохотался, ухватил его и произвёл адский приём переворачивания на живот.
– Счас я тебя отшлёпаю, - заверил его я.
– А-та-та, а-та-та.
– Я несильно захлопал ладонью по его костлявой заднице.
– Это тебе за монголо-татарское иго, это за... чего вы там ещё, татары, натворили?
– Мама!
– заверещал Руслан.
– Правильно! За маму. За папу. Много у тебя родственников?
– Никакой жопы не хватит, - горько признался Руслан.
– Сдаёшься?
– Нет, - опешил я.
– Тогда я сдаюсь.
Тут зазвонил телефон.
– Пусти мой жопа трубка снять.
– С перепугу Руслан перешёл на действительно татарский диалект.
Я отпустил его, и он подошёл к телефону.
– Алло?
– сказал он, снимая трубку.
– А, здрасьте, Анна Борисовна. Хорошо, спасибо, как вы? Чем занимаемся? Вот только что проснулись и сразу заспорили на исторические темы... Да, пожалуй, Ига победил в диспуте. Позвать его к телефону?