Серебряные фонтаны
Шрифт:
— Но сейчас ты делаешь то же самое... — сменила я тактику.
— Ты не понимаешь, Эми, — снова улыбнулся он. — Да и откуда тебе понять? Ты женщина. Тебе не понять, какой это стыд — видеть, что другие люди, самые обычные люди — рабочие, пастухи, извозчики — все они в солдатах, сражаются за свою страну, пока я околачиваюсь дома. Я так стыдился, я горько стыдился этого, — Лео повернулся к своим розам, и я увидела в его профиле ястребиный нос и высокий лоб его отца — «Артур, шестой лорд Ворминстерский, Афганистан и Крым».
— Это все из-за портретов — из-за этих картин с генералами! — воскликнула я.
Взгляд Лео удивленно
— Значит, понимаешь. Не ожидал. — Лео долго молчал, а когда заговорил, в его речи слышалось прежнее заикание. — Когда... я был ребенком, няня часто рассказывала мне... истории о моем отце, его отце и его деде. Она была няней моей матери перед тем, как стать ее горничной, поэтому они были очень близки. Моя мать рассказывала ей о всех графах Ворминстерских. Она была очень горда тем, что вступила в эту семью, ее отец тоже был на службе у короля. Знаешь, оба моих деда сражались под Ватерлоо. Я знал это с детства и мечтал, что когда-нибудь тоже буду сражаться, что буду побеждать в битвах и поражать врагов. Наполеоны, цари — в детской я воевал с ними своими игрушечными солдатиками.
Однажды я как раз разыгрывал одну из этих битв, когда мой отец приехал навестить меня — старый, суровый мужчина с палкой. Я так увлекся игрой, что не заметил, как он вошел. Когда я обернулся и увидел его, в моей руке был французский солдатик — скачущий драгун с поднятым мечом. Я только что взял его в плен, поэтому подошел к отцу, протянул ему драгуна и заявил, что стану солдатом, когда вырасту. Он посмотрел на меня сверху вниз с невыразимым презрением на лице и сказал: «Тебе никогда не быть солдатом, ты — калека», — а затем повернулся и вышел. Я до сих пор чувствую, как тот маленький меч впивается в мою руку.
Он глубоко вдохнул, с трудом выговаривая слова.
— Я, конечно, знал, что у меня горб, но думал... я же почти не видел других детей... я считал, что это пройдет с возрастом, что я выпрямлюсь. Нэнни Фентон никогда не говорила мне, что это ненормально. Я прибежал к ней, крича: «Я буду солдатом! Буду! Это неправда!», и увидел ее лицо — она заплакала. Позже пришел Хелмсли. Наверное, это она прислала его — он никогда не приходил в это время дня. Он сел рядом со мной, взял меня за руку и объяснил, что я могу стать ученым, выдающимся землевладельцем, но никогда, никогда не стану солдатом. Так я узнал, что это было правдой. Я пронес этот позор через всю свою жизнь, но теперь я буду солдатом! — лицо Лео преобразилось, став на мгновение мальчишеским. Я не могла поверить, что передо мной стоял все тот же человек.
Он улыбнулся мне, почти радостно.
— Я должен благодарить за это тебя, Эми. Я всегда соображал медленно. Когда Аннабел рассказывала об этих художниках, я не додумался до этого. Кроуфорд был в моем возрасте, но не был калекой. В рассказе Фрэнсиса я не увидел ничего, кроме насмешки — но ты сказала: «Он тоже таскает носилки, как и эти художники!» Я не увидел сходства и накричал на тебя, а затем, когда он... сказал то, что сказал... ты была так расстроена, что я не мог думать ни о чем другом... я...
Лео, на мгновение отвел взгляд, его лицо больше не было молодым, но голос стал тверже.
— Но ночью это вернулось ко мне — «он таскает носилки, как эти художники», и наконец я догадался. Саттон Вени — военный госпиталь, там работают сотрудники RAMC, те, конечно, кто не пригоден к службе за границей, а я
Он выглядел таким уверенным, а я невольно вспомнила о дяде Альфе — тот был во Франции, в опасности.
— Но тебя же могут убить! — воскликнула я.
— Вряд ли, Эми, — покачал головой Лео. — Меня никогда не пошлют дальше базовых госпиталей, за пределы Британии. Наверняка никто из этих художников не делает большего. Однако, поступив на королевскую службу, я уже буду в полном распоряжении командования, буду подчиняться приказам и больше не смогу на пару часов приезжать домой по вечерам. Я буду скучать по тебе, по детям, по розам, — он нагнулся, чтобы потрепать по загривку собаку, — и по моей верной Нелле, так, девочка моя? Но, несмотря на это, мне не терпится поступить на службу. В конце концов, должен же я когда-нибудь взглянуть миру в лицо, — он нежно улыбнулся мне.
О да, я понимала его, понимала лучше, чем он предполагал. Я сама была вынуждена нести на плечах позор своего рождения. У меня не было возможности исправить это, а у Лео она наконец, появилась, и я понимала его. Я смотрела на Лео и улыбалась, потому что он тоже понимал, что я люблю Фрэнка, и буду любить всегда. Пока мы стояли здесь, в парке, между нами словно бы рухнула высокая стена. Я наклонилась и зарылась лицом в цветы «Блэйри». Надо мной зазвучал голос Лео, уже спокойный.
— Пойдем? Тебя, наверное, заждалась Роза, а меня — мистер Селби.
Вернувшись, я покормила Розу, а затем искупала и уложила в постель Флору. Когда я дочитывала сказку, пришел Лео, чтобы пожелать ей спокойной ночи. Когда он наклонился над ней, чтобы, как обычно, потрепать по щечке, я заметила разницу — он смотрел на неё так, словно хотел запомнить, взглядом человека, который уезжает надолго.
Когда Лео встал и вышел со мной в дневную комнату детской, даже его походка стала другой. Его спина была так же сгорблена, шея так же искривлена, но, тем не менее, он выглядел прямее. Он нес себя с уверенностью, которой я не замечала в нем прежде.
Она сохранилась, когда Лео шел через холл, чтобы встретить меня к ужину — почти непринужденно. Он смотрел на меня, пока я спускалась по лестнице, и вновь у него был взгляд человека, запасающего воспоминания.
— Красавица готова идти к ужину? — шутливо спросил он. — Тогда идем.
— Мистер Селби сегодня уехал домой? — спросила я, когда мы сели за стол и развернули салфетки.
— Да, и выглядел еще более измученным заботами, чем обычно. Боюсь, что я оставляю его в трудном положении. Сегодня был неудачный день для разговора с ним, потому что на завтра он уже договорился о поездке в Пеннингс.