Серебряные стрелы
Шрифт:
– Чему быть, того не миновать – всё предначертано за нас богами и чтобы я не сказал ему сегодня, это уже не имело значения. А если они не выпустят меня из Храма, значит, я выйду оттуда сам, – ответил Валаам и, вытерев рот лежащим на его коленях полотенцем, первым поднялся из–за стола.
***
Сотни людей в праздничных расшитых золотом длинных рубахах шли к Храму, бросая себе под ноги стебли камыша, символизировавшие возрождение после зимы и держа в руках перья павлина, являвшиеся знаком духа побеждающего смерть.
Валаам со своими учениками, а также идущей следом толпы из тех, кого он излечил и просто любопытных, присоединившихся к ним по дороге, остановился у помпезной громады святилища, разглядывая его с душевным трепетом.
Огромный двор, в котором, прежде всего, оказывался входящий, и стены которого были выложены на два человеческих роста из каменных плит, состоял из внешней и внутренней части, находясь, как и всё это строение на разных плоскостях по отношению друг к другу. Первый двор, (большой), предназначался для паствы – здесь происходили общие собрания и молитвы во славу Астарты, что были особенно многочисленны по праздникам, таким как, например сегодняшний.
Через обитые медью ворота человек поднимался во внутренний двор, поскольку находился он гораздо выше внешнего и предназначался для священников, непосредственно примыкая к зданию. Его построили из трёх рядов обтёсанного камня и окружили оградой в ярд высотой, чтобы народ мог видеть священнодействие. Королева проходила сюда прямо из дворца через верхнюю галерею, возле входа же стояла невысокая тумба, с которой Первосвященник обращался с проповедями к народу. Рядом с нею находился большой медный жертвенник Всесожжения, на котором раньше днём и ночью горел священный огонь, а теперь изредка совершались жертвоприношения. Непорочная Дева не любила напрасно пролитой крови, зато благожелательно относилась к дарам, что приносили ей.
Сам Храм был выложен из каменных блоков и располагался внутри второго двора, представляя собою грандиозную конструкцию высотою в пятнадцать ярдов, длиною в тридцать, а шириною в двадцать. Древние возводили добротные каменные сооружения, не считаясь с затратами, но это превосходило по масштабу всё, что было построено раньше. Крытую глиняной черепицей крышу сделали плоской, а стены внутри обшили кедром и украсили позолотой, также как и пол. Строение имело прямоугольную форму и делилось поперёк на три неравных части. Первым шёл притвор, отделяя святое от мирского; он представлял собой пустую залу, в которую поднимались по ступеням с двумя мраморными колонами на входе. Дальше следовало самое большое помещение Храма, где проходили богослужения и в которую из притвора вела двустворчатая кипарисовая дверь, украшенная вырезанными на ней херувимами, пальмами и распускающимися цветами. Вверху, почти под крышей давали приток света и воздуха прямоугольные окна, а вдоль стен стояли пять семи свечных золотых светильников, что освещая залу, горели днём и ночью.
Последним шло святилище, отделённое от второй залы обшитой кедром каменной стеной с закрытой дорогой завесой кипарисовой дверью. Святая святых являлась кубической формы помещением, где хранились священные для верующих предметы, такие например, как книга сводов Закона, религиозной составляющей веры в Непорочную Деву из семи толстых фолиантов в железном окладе с застёжками, написанных мудрецами под диктовку спустившегося с небес Ангела. Книги хранились в обитом золотыми пластинами ларце, стоявшем на невысоком каменном постаменте. Два гигантских покрытых золотом херувима из оливкового дерева простирали по одному крылу над ларцом, касаясь стен другими. В этой комнате
Когда целитель уходил от Мариам больные, жившие в палатках, вышли ему навстречу, со слезами прося остаться, а тех, кто не мог ходить выносили к дороге и они, цепляясь руками за полы плаща, умоляли Валаама, не надеясь больше увидеть, и в последнем прикосновении желали коснуться исходящей от него благодати. Но целитель не внял их мольбам и когда поднимался на гору, выходя из пелены густого тумана, лежащего в низине, казалось, что возносится он на небо, не касаясь земли. И тогда некоторые, увидев в этом дурной знак стали покидать это место, не дожидаясь беды, и кто-топоследовал за ними, а кто-тоостался, надеясь на лучшее.
Город бурлил; из трёх десятков праздников бывших раньше осталось лишь семь основных да столько же второстепенных, и люди утомлённые тяжким трудом с радостью давали отдых натруженным чреслам, предаваясь безделью и чревоугодиям. В этот день после утренней службы в Храме, народ ожидали накрытые яствами столы с хлебом и разбавленным водой вином, а также артисты бродячих цирков в большом количестве съехавшихся сюда накануне. Канатные плясуны, жонглёры, факиры и заклинатели змей готовились теперь представить на суд неискушённого выбором зрителя своё искусство, а уличные зазывалы уже старались вовсю, перекрикивая друг друга.
В полдень Валаам вошёл в священное здание, мраморные колоны которого уходили вверх так высоко, что приходилось закидывать голову. Стража, стоящая у двери не пустила его свиту и, пройдя свозь опустевший уже притвор, он оказался внутри выложенной светлой плиткой залы, в центре которой розовым камнем была изображена огромная восьмиконечная звезда. Его уже ждали. Торжественно одетый клир и сам Первосвященник, тщедушный маленький человек в льняном тюрбане с золотой пластиной на лбу, с изображением трёх фаз луны важно приветствовали его, находясь на небольшом возвышении. Сидя на стульях, они что-то обсуждали между собой, но увидев целителя смолкли. Первосвященник поднялся, заняв место за невысокой кафедрой, с которой обычно давал наставления. Остальные иерархи остались на своих местах, лекарь же присел на стоящий в одиночестве табурет в середине звезды.
– Ты не хочешь приветствовать нас, чародей? – удивлённо спросили его, на что Валаам ответил:
– Разве я не отдал вам должное, явившись сюда? И я не чародей, как и не лекарь, а лишь исцеляю тех, кто хочет этого.
– Не исцеляют людей колдовством, только вводят в обман и чудеса твои, не что иное, как магия, противная Непорочной Деве. Да ведь ты, слышали мы, поклоняешься своим богам.
– Ты ошибаешься клирик, – тут же ответил священнику Валаам. – Не колдовством я исцеляю людей, а верой и словом Господним.
– Да разве ты клирик? Чему можешь научить ты, лжеучитель, раз мир, что несёт нам святая Дева, скрыт от тебя завесою мрака? Ведь тот, кто идёт за слепым, рано или поздно свалится в пропасть, – спросил его кто-тоиз празднично одетых иерархов; сам Первосвященник пока молчал, выбрав себе привычную роль судьи.
– Разве обязательно носить дорогие одежды, что бы быть праведником? Можно приклеить гусенице крылья бабочки, но нельзя заставить её лететь – для этого должна она, изменится внутренне, как и люди которых исцеляю я, прежде всего от духовной проказы. И я не слеп – меня направляет воля Господа моего, пришедшего ко мне однажды во время отдыха и наложившего на меня обет служения людям. И пусть я ношу простую одежду, ночую под небом и ем, что придётся, делает ли это меня нечестивым или мешает исцелять больных?