Серебряные стрелы

Георгий Юров

– Октавия! – услышал он, и, обернувшись, заметил черноволосую, невысокую, но статную девушку лет двадцати, которую радушно раскинув руки, звал к себе полный торговец огромного роста, с тревожными глазами увидев издали, вероятно, боясь, чтобы его не опередили другие. – Ну что же ты не заходишь к дяде Янису?! У меня ведь самый свежий товар на этом рынке!

– Был вчера! – крикнул невысокий сухой дядька в грязном переднике, вероятно имевший когда-то пристойный белый цвет.

– Не слушай его! Он мне просто завидует!

– Я тебе? – возмутился «грязный передник» и, не обращая больше внимания на начавшуюся перепалку, девушка пошла дальше по ряду, намётанным глазом выбирая

нужные ей продукты. Глядя как быстро наполняется её объёмная корзина, молодой человек шёл следом, делая в этом же месте свои покупки. Заметив, что незнакомец следует за ней по пятам, Октавия остановилась, недружелюбно спросив: – Почему ты идёшь за мной?

– Ах, юная леди, Вы всё не так поняли! – смутился парень, расстроено хлопнув себя ладонью по бедру. – У меня не так много денег, а эти жулики готовы продать всё что угодно, только не то, что нужно мне. А Вы, как я посмотрю здесь завсегдатай, и запросто можете отличить хороший товар от дурного.

– Ну, какая я леди, я дочка подёнщика, закупаю товары для своей госпожи. Покупаю почти каждый день, вот и знаю, у кого стоит брать, а у кого нет, – глядя как девушка с заметным трудом подняла свою ношу, парень предложил:

– Давайте я Вам помогу.

– Пожалуй, если нам по пути, – ответила Октавия, остановившись и с сомнением глядя на нового знакомца.

– Мне к «Оленьим Рогам», постоялый двор такой, я там остановился.

– Да знаю я, не совсем, правда, по пути. Ну, хорошо, но если будешь ко мне приставать, то я тебе всю рожу расцарапаю. И прекрати мне выкать, здесь это не принято.

Молодые люди вышли с рынка на правый берег и, поднявшись приспособленной под дорогу пологой деревянной лестницей, оказались в паутине городских улиц. В этой части Добробрана жил средний класс: ремесленники, мастеровые, владельцы издающих аромат свежей выпечки булочных, сапожники и портные. Близко стоящие друг к другу трёхэтажные дома из ракушечника, «соединённые» бельевыми верёвками с сушащимся бельём, были увешаны рисованными вывесками и деревянными «образцами» рекламируемой продукции. В большинстве своём горожане были безграмотны, и прочесть всё равно ничего не могли. Люди богатые строили добротные каменные дома во внутреннем кольце городских стен, лачуги же бедняков ютились по окраинам, занимая из–за своей разбросанности огромную площадь.

Молодой человек шёл чуть впереди Октавии, запыхавшейся после подъёма и, разбавляя тишину, а отчасти, конечно же, из любопытства она спросила:

– А ты откуда к нам, издалека? И слушай, давай познакомимся, а то всё ты да ты. Меня Октавией зовут.

– Я знаю, – усмехнулся спутник, – слышал, как тебя торговец назвал. А я Матффей. А относительно того, откуда я, то издалека. Раньше жил в огромном восточном городе…

– Больше чем Добробран? – удивилась девушка.

– Гораздо большем и очень, очень древнем. В переводе с местного языка его название означает Город мира. Таком громадном, что если смотреть с самой высокой точки, а это центральная башня королевского дворца, то кварталы построенных из глиняных кирпичей домов сливаются с горизонтом. Там нет зимы, летом очень жарко, а в холодное время вместо снега идут дожди и дуют пронизывающие западные ветры от далёких гор, настолько высоких, что запросто протыкают вершинами облака. Идут и идут и тогда реки выходят из берегов, заливая плодородные земли.

– Но у нас тоже бывает жарко, и дожди идут, и Лея выходит из берегов каждую весну, – воспользовавшись паузой, заметила Октавия.

– Нет, – замотал головой провожатый, словно в ухо ему залетел комар. – Ты не представляешь что такое настоящая жара, тогда кровь

густеет, нечем дышать, а ветер, дующий с моря, не даёт прохлады. Земля лопается и в трещины можно просунуть руку. В том море нет рыб, вода настолько солёная, что невозможно утонуть – она просто выталкивает тебя! А дождь, дождь может идти стеной неделю, но ливень там не беда, а спасенье, жаль бывает он редко. Тогда оживает природа, зеленеют склоны оазисов и даже пустыня, простирающаяся к востоку и югу от городских стен, кажется не такой безжизненной, – Матфей говорил воодушевлённо, было видно, что он скучает по оставленной родине и когда он вновь замолчал, девушка заинтригованно спросила: – Почему же ты уехал из дома? Или тебе там плохо жилось?

– Или! – сокрушённо воскликнул молодой человек. – Да я жил там как король, вернее при дворе короля, объединившего десять местных племён. Носил дорогую одежду, ел с серебряных блюд пищу, которую готовили лучшие повара и абсолютно ни в чём не нуждался. Я служил в его библиотеке, разбирал рукописи, переводя тексты на местный язык.

– Так ты говоришь не только по–нашему? – удивилась молодая особа; она очень гордилась своим умением читать, но в сравнении с ней этот человек обладал огромными знаниями.

– Я знаю шесть языков: северный, южный, свой собственный и ещё три диалекта мало похожих между собой, встречающиеся только среди горных народов.

– Так почему же ты всё–таки уехал, раз был таким уважаемым господином? – снедаемая любопытством задала вопрос Октавия. Матфей замолчал, а потом неохотно ответил, поставив на землю ношу, видя, что его спутница остановилась у двухэтажного здания из серого песчаного камня, с пёстрой вывеской изображавшей семь бабочек:

– Главный евнух, что следил за жёнами господина – их было сто или двести, я то их не считал – наплёл повелителю, что я сплю с одной из его женщин. За такое полагается смертная казнь. А я только читал ей стихи! Я не стал ждать, пока палач разрубит меня на части, забрал деньги, которыми одаривал меня повелитель и был таков, – новая знакомая усмехнулась, развеселённая не столько историей, сколько выражением лица рассказчика – в своей сосредоточенности на описываемых событиях оно стало одновременно смешным и грустным. Давно пора было идти, время неумолимо приближалось к обеду, а ничего ещё ровным счётом приготовлено не было, но что-то не отпускало её, заставляя стоять, теряя драгоценные минуты.

– А девушка, жена этого тирана? Что стало с ней?

– Не знаю, – пожал плечами Матфей. – Скорее всего, скинули со стены.

– Так она же разбилась! – ахнула молодая особа, поражённая жестокой расправой, но ещё больше тем равнодушием, с каким провожатый произнёс эти слова.

– Конечно, если только не умела летать.

– И ты так спокойно об этом говоришь? Из–за тебя человека убили!

– Я–то здесь при чём? Я ей просто читал стихи! – крикнул он вслед Октавии, схватившей корзину и с искажённым негодованием лицом быстро направившейся к дверям таверны.

***

Валаам очнулся, не увидев ничего в нависшем на него мраке, таком плотном, что казалось, его можно резать кусками и даже решил, что уже мёртв, но тело не потеряло чувствительности, ноя от полученных при падении ударов. Если загробный мир существует, то выглядеть он должен был так же как та зловонная дыра, в которой он оказался. Его заточили в подземельях Храма, таких глубоких, что не единый звук не проникал сюда и не малейший луч света. Со временем глаза привыкли к темноте, и он уже различал границы своей тюрьмы имевшей форму квадратной комнаты десяти шагов в длину и стольких же в ширину, с брошенной на пол прелой соломой.