Севастопольская страда (Часть 2)

Сергеев-Ценский Сергей Николаевич

III

В этом приподнятом настроении уже не прежний, рейдовый, а новый, бастионный, Витя шел к Малой Офицерской улице, совсем не замечая при этом, как и куда он ставит ноги, и даже ставит ли их вообще куда-нибудь, или просто проносится над неровностями поверхности земли, как это довольно часто бывало с ним во сне.

Так как дня три уже не было такой бомбардировки, которая выгоняла семью Зарубиных в адмиралтейство или на Северную, то все были дома, и Витя, раздевшись, тут же начал говорить с отцом о том, что его переполняло до краев:

оно должно было вылиться немедленно, - носить его молча было бы невыносимо, и единственный, кто мог бы его понять, как нужно, был отец.

– Папа, - начал он возбужденно, - тебе поклон от лейтенанта Жерве!

– А-а! Жерве! Вот как!.. Ты где же, где его видел?
– оживился отец, который в это время в своем небольшом кабинете сидел за столом, перебирая какие-то бумаги.

– Где я его видел?
– несколько запнулся Витя.
– Я просто ходил посмотреть батарею, какой он командует... Ходил с одним своим товарищем.

– Та-ак!
– отодвинул от себя бумаги отец.
– С то... с товарищем? Ну, это знаешь ли... С каким товарищем?

Видя, что отец нахмурился и насторожился, Витя отвернулся к окну и ответил, насколько мог безразлично:

– Да это Боброву туда нужно было, к Жерве, а я просто с ним вместе пошел.

– Ишь ты, а?.. Боб-ров! Два сапога, да, два сапога па-ра!
– протянул отец.
– А ни Боброву твоему, ни... ни тебе тем более... тем более тебе!.. со-овсем незачем шляться туда... на батареи эти!

Отец волновался, почему и говорил с трудом, но Витя счел все-таки возможным улыбнуться краешками губ, отзываясь:

– Ну, все-таки отчего же не посмотреть, когда никакой стрельбы нет?

Он понимал, что здесь в своем доме, среди своих каких-то бумаг, отцом овладевают домашние мысли, он знал также и то, чем можно было выбить их из отца, и добавил:

– Там говорят, что идут к нам большие подкрепления, и скоро союзникам дадут еще один Инкерман попробовать, только уж этот будет какой следует.

Средство подействовало сразу, - Зарубин посмотрел на сына примиренно: чтобы принести домой весть об идущих больших подкреплениях, пожалуй, стоило пойти на батарею. Однако...

– Откуда же он-то... он... Жерве-то откуда же это слышал?.. И что же, что же, что идут эти... подкрепления? Должны идти, да, должны, а как же? Вот и... и идут они... А только вопрос... придут когда? Вот что! Это главное... И сколько именно их придет, вот в чем дело... А Жерве там как, Жерве?

– Ничего. Такой, какой был всегда, такой и есть. Веселый... Только ботфорты надел, как пехота!
– стараясь держаться независимей, сказал Витя.

– Бот-фор-ты! Вот как!

Эти ботфорты как будто даже несколько развеселили капитана. Он подкачнул головой и прищурился, очевидно стараясь представить себе Жерве в ботфортах, а Витя продолжал между тем:

– И маме кланялся, и Варе тоже...

– А-а! Вот видишь, вот! Стало быть, не забывает нас. Ну что же, спасибо ему...
– просветлел отец, и, заметив

это, Витя сказал, как будто бы кстати:

– Адмирала Истомина я тоже там видел, папа.

– Истомина?.. А-а! Вот как!
– совершенно оживился отец, даже, пожалуй, несколько преобразился.
– Что же он... он как? Или ты его... издали... издали, конечно, заметил?

– Я?.. Что ты, папа! Да я в двух шагах от него стоял!
– слегка усмехнулся Витя - Он какой был, такой и есть, - и ботфортов не носит... А вот что он эполет своих не снимает, это уж, пожалуй, лишнее совсем, потому что у англичан, говорят, наводчики какие следует есть!

– Матросы, да! Матросы!
– уверенно качнул головой Зарубин.
– У нас матросы, у них тоже... тоже матросы!

– Да, конечно, а то кто же? И если бы Корнилов на другой лошади тогда был, в него бы не стреляли, это уж теперь доказано, - сказал Витя.
– Ну, ничего, пусть... При хорошей наводке и наши там тоже найдут кого надо! Все дело в наводке.

– Ну, а как же еще? А?.. Разумеется, да... Разумеется, в наводке... А что же он... Владимир Иванович... разве он тоже там... у Жерве, у Жерве был?
– разнообразно работая мускулами лица, чтобы помочь непослушному языку, однако с большим любопытством спросил капитан.

– Н-нет, он у себя там, на Малаховом... Там у него землянка такая, большая, вроде пещеры... Там вообще у всех такие пещеры, весь курган изрыли!
– с восхищением махнул рукой Витя.

– А-а? Так ты, значит, все это там... там видел? На Малаховом?
– уже как будто даже любуясь теперь сыном, спросил капитан.
– И Владимира Ивановича... его тоже... близко видел?.. Как же ты так?.. И не прогнал, а? Не прогнал он тебя оттуда?

– Ну, вот еще, <прогнал>!
– усмехнулся Витя.

– А я бы... я бы прогнал, да!

– Я с ним и говорил даже, - вдруг решил подойти к самому главному Витя.

– Го-во-рил даже! Он?.. с то... с тобой?.. О чем это, о чем?

Кресло капитана было простое, с жестким сиденьем и на винте, и чтобы как следует, как можно лучше, не только услышать, но и разглядеть своего сына, говорившего там, на боевом Малаховом кургане, с самым главным его защитником - адмиралом Истоминым, Зарубин повернул кресло и оказался лицом к лицу с Витей, который ответил весело:

– Да вот о чем именно говорили мы с ним: прежде всего спросил он меня, конечно, как моя фамилия... А потом спросил, как твое здоровье.

– А-а! Здоровье мое?

– Да... Ходишь ты как, и вообще... Он даже обрадовался как будто, когда я сказал, кто мой отец.

– Ну, а как же... как же, да... Владимир Иванович...
– совершенно просиял Зарубин.
– <Три святителя> и его <Париж>, ведь они... они рядом стояли... Рядом, да... во время боя... Ведь он у меня... он даже... в госпитале у меня был!.. Милый человек... Владимир Иванович!.. Милый человек!
– И слеза навернулась от волнения на правый глаз капитана.