Северная Аврора

Никитин Николай Николаевич

Тройка подкатила к большому старому дому с мезонином и с красивыми резными наличниками на окнах.

Чье-то лицо на мгновение показалось за оконным стеклом, и Фролов, еще сидевший в санях, тотчас услышал знакомый голос Сергунько.

– Ребята, комиссар приехал!
– на весь дом кричал Валерий.

Оставив сани и попрощавшись с Касьяном и Крайневым, приезжие подошли к широкому крыльцу. Навстречу им выбежал радостный и взлохмаченный Валерий.

Кроме него, на крыльцо вышли Бородин, теперь уже командир стрелкового

полка, и Жилин, списанный с флотилии и назначенный сейчас комиссаром в морской отряд.

– Ну, как, Жилин, твои морячки?
– говорил комиссар на ходу.

– Хороши! Командиром у нас Дерябин. Помнишь его?

– Лихой матрос. Как же не помнить! Сам подписывал назначение.

– А где Гринева? Разве она не приедет на конференцию?

– Нет... В Вятке осталась.

Так, разговаривая, они оказались в комнате с двумя окнами. Вплотную к стене был придвинут длинный стол с разложенными на нем топографическими картами.

– Чайку, товарищ военком, да закусить с дороги, - предложил комиссару Валерий.

– Давай чаю!
– сказал Фролов.
– Да погорячей. Замерзли мы.

Бородин уже стоял с Драницыным у стола и докладывал ему о расположении частей, об их готовности к бою. Драницын, не теряя времени, проверял его доклад по карте и делал какие-то замечания. Фролов, не вмешиваясь в их беседу, пил принесенный ему Валерием чай и разговаривал с окружившими его командирами.

– А у тебя как дела?
– обратился он к Валерию.

– Все в порядке, товарищ комиссар, - ответил Валерий.

Валерий командовал сейчас первым батальоном с приданными ему отрядом лыжников и конной разведкой Крайнева.

– Настроение боевое, товарищ комиссар, - продолжал Сергунько. Командир полка на меня не обижается.

Он помедлил и уже другим, неофициальным тоном добавил:

– Пока сидел в лесу, - еще ничего. А вот вы приехали да товарищ Драницын, будто еще кого-то не хватает...

– Андрея?

– Его... Словно брата потерял. Свыкся, что ли? Так жалко парня, сказать не могу. Я его даже во сне вижу, ей-богу!

– Есть сведения, что Латкин жив и находится в плену, - сказал Фролов. У белых или у англичан... Они считают его комиссаром.

– Откуда это известно?

– От перебежчиков.

– Там, в лагерях, такое зверство...
– сумрачно заметил Жилин.

– Будем надеяться, что обойдется, - угрюмым голосом сказал комиссар.

– Что с Любкой будет?
– Валерий опустил голову.
– Говорить ей или нет?..

– Где она у тебя?
– спросил Фролов.

– В лыжной разведке. Сегодня отправляю в тыл к противнику. Злая стала, как ведьма...

– Придется рассказать. Вот вернется из разведки, ты и расскажи.

Валерий тяжело вздохнул. Мысль о неизбежном разговоре с Любкой пугала его.

Через полчаса Фролов шел по селу, обходя растянувшийся воинский обоз; он разговаривал

с людьми, придирчиво осматривая свое хозяйство. Но вместе с обычными, повседневными заботами в голове у него теснились и другие мысли, вызванные разговором об Андрее и Любке. Он думал о тех суровых испытаниях, которые выпали на долю почти всем без исключения участникам великой борьбы за свободу - старым и молодым, опытным и еще только начинающим жить.

Над входом в школу висело красное полотнище с надписью "Даешь Шенкурск!"

Войдя в сени, Фролов сразу столкнулся с Крайневым. Разговаривая с окружившими его делегатами, Крайнев горячился, спорил и, казалось, только ждал сигнала, чтобы немедленно броситься в бой с врагом. Фролов отлично понимал его состояние и перемолвился с ним несколькими дружескими словами.

На конференцию съехалось много коммунистов из других волостей. Они пробрались через линию фронта и хорошо знали, что такое власть интервентов. Фролов вспомнил, что еще осенью членов партии здесь можно было пересчитать по пальцам. "Растет наша сила, - с удовлетворением подумал он.
– С каждым днем растет!".

К нему подошел широкоплечий подвижной белозубый мужчина лет сорока с окладистой рыжей бородой. Это был Черепанов, благовещенский коммунист, один из организаторов конференции. Он родился в Шенкурске, жил там, и в селе Благовещенском под Шенкурском американцы- его арестовали. Но Черепанов сумел убежать. Многие собравшиеся здесь люди приходились ему близкой или дальней родней. Его все знали, да и он знал почти всех.

– На десятки миллионов ограбили интервенты нашу шенкурскую сторонку, жаловался Фролову Черепанов.
– Сколько лесу! Один Кемп, американский экспортер, на два миллиона золотых рублей увез лесных материалов и ни копейки не заплатил.

– Ну, лес чуток в запанях застрял. Морозы рано хватили!
– возразил один из делегатов, бледный худощавый старик.

– А кудель? А лен? А кожа? А пушнина? Все подчистую вывезено. Миллионы награблены! Кемп, Варне... Шильде... Целая банда орудовала.

Конференция проходила в большой комнате, тесно набитой людьми. Президиум расположился за учительским столом, стоявшим возле классной доски. К доске было прислонено красное знамя Шенкурского Совета, вывезенное из Шенкурска еще прошлой осенью.

Выступавшие говорили коротко, горячо и просто. Их речи дышали готовностью к борьбе и верой в победу.

Находясь в президиуме, Фролов с интересом вглядывался в лица делегатов.

Внимание его привлекла сидевшая в первом ряду девушка в толстой вязаной кофте. Короткие золотисто-рыжие волосы девушки были гладко зачесаны и собраны на затылке. Она внимательно слушала все выступления, щеки ее разрумянились, кончики ушей порозовели.

– Кто это?
– показывая глазами на девушку, спросил Фролов у своего соседа.