Шалтай–Болтай в Окленде. Пять романов
Шрифт:
— Да, — признался он.
— Значит, тогда ты сказал мне неправду, — произнесла она, но в ее голосе не было злости. — Ты сказал, что ты с нею не был.
— Бет еще не была его женой.
Теперь он не мог сказать ей правду — она не поняла бы. Такое нужно пережить, чтобы понять.
— Ты любил ее?
— Нет, совершенно не любил. С моей стороны это была ошибка — я всегда сожалел об этом.
— Но меня ты любишь.
— Да, — сказал он. И в этом он
Удовлетворенная ответом, девушка пошла дальше. Через какое–то время она как будто снова забеспокоилась.
— Джозеф, — сказала она, — а почему ты поехал с ней, если ты ее не любил? Разве это хорошо?
— Нет, наверное. Но для нее это было обычное дело… я был не первый и не последний, — все–таки нужно было хоть как–то объяснить ей. — Она была… ну, вроде как доступна. Такое иногда случается — физический контакт, и все. Накапливается напряжение, и ты находишь способ его выпустить. В этом нет ничего личного.
— А до меня ты кого–нибудь когда–нибудь любил?
— Была одна женщина по имени Ирма Флеминг, вот ее я очень любил.
Он замолчал, вспоминая жену, которую не видел уже много лет. Они с Ирмой официально развелись — боже, когда это было? — в 1936 году. В тот год, когда Альф Лэндон баллотировался в президенты.
— Но, — продолжил он, — это было очень давно.
— А как давно? — спросила Мэри Энн.
— Мне не хотелось бы об этом говорить.
В этой истории было много подробностей, о которых он предпочел бы не распространяться.
— А если я спрошу, сколько тебе лет?
— Мне пятьдесят восемь, Мэри.
— А, — она кивнула, — я примерно так и думала.
Они дошли до автомойки на обочине шоссе. Увидев ее, Шиллинг вспомнил свой первый час, проведенный в Пасифик–Парке: Билла, чернокожего владельца автомойки, и его помощника, который пошел куда–то за колой. И ту школьницу с темными волосами.
— А ты в эту школу ходила?
— Конечно. Другой здесь нет.
— И давно ты ее закончила?
Он легко мог представить ее в образе школьницы; как она в свитере и юбке, с несколькими учебниками под мышкой, плелась, как та девушка, от школы к кафе «Фостерз Фриз» в три часа теплого летнего дня.
Свежие маленькие грудки, подумал он почти грустно. Как дрожжевые пирожки. Покрытое легким пушком тело растет и наливается… и от него пахнет весной.
— Два года назад, — сказала Мэри Энн. — Я не любила школу. Дети все тупые.
— Ты сама была ребенком.
— Только не тупым, — парировала она, и он готов был в это поверить.
Радом с закрытой автомойкой стояла придорожная лавка, где торговали
— Купи мне что–нибудь, — вдруг сказала Мэри Энн, — чашку или горшок для цветов; что–нибудь, чем я могла бы пользоваться.
Шиллинг подошел к женщине.
— Вы еще не закрылись? — спросил он.
— Нет, — не прерываясь, ответила женщина, — можете выбрать что пожелаете, но я, с вашего позволения, продолжу уборку.
Вместе с Мэри Энн они прошлись между тарелок и мисок, ваз и кашпо.
— Тебе что–нибудь понравилось? — спросил он. По большей части это была цветастая безвкусица на потребу автолюбителям.
— Выбери сам, — попросила Мэри Энн.
Он поискал и нашел простое глиняное блюдо, покрытое голубой в крапинку глазурью. Он заплатил и понес его Мэри Энн, которая стояла и ждала его в сторонке.
— Спасибо, — скромно сказала она, принимая блюдо, — красивое.
— По крайней мере, без рисунка.
С блюдом в руках Мэри Энн последовала дальше. Оставив позади магазины, они приближались к темному перелеску на краю города.
— Что это? — спросил Шиллинг.
— Парк. Здесь устраивают пикники.
Вход был перегорожен висящей цепью, но девушка перешагнула через нее и пошла к ближайшему столику.
— Ночью сюда вообще–то нельзя, но за этим никто не следит. Мы сюда все время ходили… когда в школе учились. Приезжали на машине, парковались у входа и шли дальше пешком.
Возле стола нашлись каменный мангал и урна, чуть дальше — питьевой фонтанчик. Вокруг площадки для пикников вразброс росли деревья и кусты — хаотичные тени в сумраке ночи.
Мэри Энн присела на скамейку и откинулась в ожидании, когда он догонит. Дорожка на площадку вела в гору, и, подойдя к ней, он с трудом переводил дыхание.
— Здесь приятно, — сказал он, усаживаясь на скамейку возле нее, — зато в другом парке есть утка.
— Ну да, — отозвалась она, — тот здоровый селезень. Он уже много лет там живет. Хотя я помню его еще утенком.
— Он тебе нравится?
— Конечно. Хотя как–то раз он пытался меня укусить. Но ведь тот парк — он для пенсионеров. — Она огляделась. — Летом мы часто сидели здесь, когда была жара; тут было здорово, мы пили пиво и слушали переносной «Зенит». Я забыла, чей он был. Однажды он выпал из машины и разбился.
Положив голубое блюдо на колени, она стала внимательно его изучать.
— Ночью даже не скажешь, какого оно цвета.
— Оно голубое, — сказал Шиллинг.