Шерлок Холмс против Джека Потрошителя
Шрифт:
— Ваше лицо подобно зеркалу, мой дорогой Ватсон, — сказал он.
— Он даже признал, что слишком свободно говорит о личных семейных делах, — напомнил я.
— Первым делом следует допустить, что человек он не очень умный. Да, он любящий отец, но не умеет держать язык за зубами.
— А если приложить усилие и допустить, что он вовсе не так глуп?
— Значит, он создал именно тот образ, какой и хотел. Вот этому я склонен поверить. Он знал мое имя и мою репутацию. Как и вас, Ватсон. Я крепко сомневаюсь, что он воспринял нас всего лишь как простых добрых самаритян,
— Обязательно ли было ему откровенничать?
— Мой дорогой друг, он не сообщил нам ничего такого, чего я не знал или не мог бы легко выяснить, просмотрев архив любой лондонской газеты.
— И чего он нам не сказал?
— Жив или умер его брат Майкл, и если жив, то поддерживают ли они контакты.
— Исходя из его слов, я предполагаю, что он ничего о нем не знает.
— Вполне возможно, Ватсон, что он хотел, чтобы вы сделали именно такой вывод. — Холмс продолжал, не дав мне ответить: — Прежде чем отправиться в дорогу, я собрал информацию о герцогах Ширских. У Кеннета Осборна, нынешнего обладателя фамильного титула, два сына. Майкл, младший, конечно, не может унаследовать титул. Я не знаю, по какой причине, — возможно, из ревности, из чувства протеста против такого порядка вещей, но он лез из кожи вон, чтобы заработать в среде лондонских журналистов кличку Дикарь. Вы обратили внимание на непреклонную строгость его отца, Ватсон. А вот все данные, наоборот, говорят, что герцог проявлял удивительную снисходительность к младшему сыну. Но мальчишка слишком далеко зашел, испытывая терпение отца, — женился на женщине древнейшей профессии. Грубо говоря, на проститутке.
— Начинаю понимать, — пробормотал я. — То ли назло, то ли из ревности, но он опорочил титул, который не мог унаследовать.
— Не исключено, — сказал Холмс. — Во всяком случае, едва ли герцог мог прийти к иному выводу.
— Я ничего не знал, — смиренно согласился я.
— Это так по-человечески, мой дорогой Ватсон, — принять сторону униженных и оскорбленных. Но куда умнее предварительно выяснить, кто же они такие. В случае с нашим герцогом я признаю, что он тяжелый человек, но он несет свой крест.
Я впал в уныние:
— Значит, моя оценка лорда Кэрфакса тоже ошибочна.
— Не знаю, Ватсон. У нас слишком мало данных. Тем не менее он ошибся дважды.
— Я не заметил.
— Он тоже.
Но в голове у меня рисовалась более широкая картина.
— Холмс, — сказал я, — вообще все это дело вызывает у меня подозрение. Конечно же с вашей стороны резоном для этой поездки было не только желание вернуть человеку потерянное имущество? Это лишь предлог, верно?
Холмс смотрел в окно купе.
— Хирургический набор доставили прямо к нашим дверям. Я сомневаюсь, что кто-то по ошибке принял нас за бюро потерянных вещей.
— И кто же его послал?
— Тот, кто хотел, чтобы он оказался у нас.
— То есть нам остается только ждать.
— Знаете, Ватсон… не сказать, чтобы я тут почувствовал божественное предначертание, — это было бы чересчур. Но попахивает сильно. Может быть, ваше желание
— Какое желание?
— Припоминаю, еще недавно вы настаивали, чтобы я оказал Ярду хоть какую-то помощь в деле Джека-потрошителя.
— Холмс!
— Конечно, нет никаких доказательств связи Джека-потрошителя с хирургическим набором. Но скальпель для вскрытия пропал.
— Этот подтекст тоже не укрылся от меня. Господи, а может, в это самое время он погружается в тело какого-то несчастного!
— Возможно, Ватсон. Изъятие скальпеля может носить и символический характер: этакий тонкий намек со стороны дьявольски жестокого бродяги.
— Но почему тот, кто доставил футляр, так и не показался на глаза?
— Тому есть масса причин. На первое место я бы поставил страх. Думаю, в свое время мы узнаем правду.
Холмсом овладела задумчивость, тоже хорошо мне знакомая. Я знал, что попытки расшевелить его будут бесполезны. Мне оставалось лишь мрачно смотреть в окно, пока поезд приближался к Паддингтону.
Эллери пытается
Эллери оторвался от рукописи.
— Ну? — покончив с энной порцией выпивки, серьезно спросил Грант Эймс.
Эллери встал и, сдвинув брови, подошел к книжной полке. Покопался, взял какой-то том и углубился в него. Грант ждал. Эллери поставил книгу на место и вернулся за стол.
— Продукция Кристиансона.
Грант смотрел непонимающе.
— По справочнику, Кристиансон был весьма известным производителем бумаги того времени. Страницы рукописи имеют его водяной знак.
— Значит, сходится!
— Не обязательно. Во всяком случае, указывает на подлинность рукописи. Но если кто-то хочет продать ее мне, я не куплюсь. Если она подлинная, я не могу это себе позволить. Если же подделка…
— Думаю, суть не в этом, старина.
— Тогда в чем же?
— Откуда мне знать? Предполагаю, кому-то было нужно, чтобы ты прочел.
Эллери раздраженно потер нос.
— Ты уверен, что ее подложили к тебе в машину именно во время той вечеринки?
— Иначе быть не может.
— И надпись сделана женщиной. Сколько там было женщин?
Грант посчитал по пальцам.
— Четыре.
— Кто они такие? Книжные черви? Любительницы книг? Библиотекарши? Старушки, пахнущие сухой лавандой и плесенью?
— Да нет, черт возьми! Гладкие молодые девки соблазнительного вида. С мужьями. Честное слово, Эллери, сомневаюсь, чтобы хоть одна из них могла отличить Шерлока Холмса от Аристофана. А ты сам-то пошевели мозгами и к концу дня вычислишь проказницу.
— Послушай, Грант, в другое время я бы поиграл в эти игры. Но я уже говорил тебе — как раз сейчас я занят по горло. Мне просто некогда.
— Значит, так все и кончится, маэстро? Ты кто, наемный работник? Я дал тебе в руки потрясающую тайну…
— А я, — ответил Эллери, решительно кладя рукопись на колени Гранту, — возвращаю ее тебе. У меня есть предложение. Ты принимаешь последний стакан и валишь отсюда искать свою таинственную даму.
— Я попробую, — простонал миллионер.
— Вот и отлично. Дай мне знать.