Шибболет

Клейман Борис Маркович

Дверь распахивается, головаподростка исчезает, входят солдаты с автоматами, и задержанный.

Капитан (суетливо): Сюда, сюда.

Задержанного вводят в застеклённый пластиком "стакан".

Вечер того же дня. Кабинет майора КГБ. В кабинете 4 человека: полковник КГБ, его заместитель - майор, подполковник ВВ, майор милиции - начальник местного отделения.

Подполковник ВВ: Неужели без признания нельзя установить личность человека?

Майор КГБ: Изъято: лопаты, грабли, тяпки. Четыре мешка картошки, бочонок квашеной капусты, бочонок солёных грибов, большие связки сушёных. Мешки с репой, морковью, свёклой. Мешки с крупами, вермишелью, мукой. Горох. Мешок соли. Пачки чая. Сушёные травы.

Полковник КГБ (заинтересованно): Какие травы?

Майор КГБ: Я не разбираюсь.

Вон в углу лежат.

Полковник нюхает связки трав.

Полковник КГБ: Хорошие травы. Это медвежье ухо от простуды. Бессмертник. Кошачьи лапки.

Майор КГБ: Чьи лапки?

Полковник КГБ: Кошачьи. Для печени очень хорошо.

Подполковник ВВ: А это?

Полковник КГБ: Это... это, брат ты мой, гиперикум перфоратум - царь всех трав, зверобой продырявленный. От всех болезней. Где он столько набрал-то?

Майор милиции: Может, в бочках спрятал?

Майор КГБ: Проверили все бочки. Перетрясли все мешки. Ничего.

Майор милиции: Всё взяли?

Майор КГБ: Ну, топоры, двуручная пила, ножовка, стамеска, гвозди. Ножи.

Майор милиции: Ножи?

Майор КГБ: Кухонные. Самоделки из ножовочного полотна. Миски, кружки, котелки... Нашего ничего нет.

Майор милиции: В земле не закопано - проверяли?

Подполковник ВВ: Я дам ребят с миноискателями, они снег уберут, поищут.

Майор КГБ: Что - весь лес перелопатят?

Подполковник ВВ: Прикажу - до Чукотки расчистят.

Возникла пауза.

Майор КГБ: До Чукотки... До Аляски...

Полковник КГБ: Горец змеиный - при поносах первейшее средство...

Майор КГБ (раздражённо): Крокодиловы слёзки, чебурашкины ушки... Поскольку изъятые вещи интереса для госбезопасности, так сказать, не представляют и вещдоками не являются, возьмите, Юрий Николаевич, это дело на себя.

Майор милиции: Ну, да! Вы кашу заварили, а расхлёбывать, как всегда, моим следакам!

Подполковник ВВ (майору милиции): Хотите, передадим в прокуратуру.

Полковник КГБ (мудро и успокаивающе): Не надо. Ни в прокуратуру не надо - не их это дело, ни в Москву не надо. По всему - смеяться будут над нами всеми. Во всех кабинетах, включая сортиры. Со всеми вытекающими.

Подполковник ВВ: Делать-то что?

Полковник КГБ: А вот, что это за уклонист себе убежище в лесу построил, хорошо бы выяснить. А вдруг беглый? Или дезертир?

Майор КГБ: Да, со времён войны ещё скрывается.

Подполковник ВВ (задумчиво): Молод он для времён войны...

Полковник КГБ: И это именно задача следственного отдела милиции - разоблачить.

Майор милиции: Да у меня во всём отделе только два человека.

Подполковник ВВ: Которым в нашем городке дел невпроворот: ищут третий месяц пропавший велосипед.

Майор милиции: Хорошо. Уговорили. Есть у меня Крючков (майору КГБ), тоже диверсантов везде ищет.

Все выходят.

Полковник КГБ (обернувшись в дверях): Воняет тут у тебя как в обезьяннике.

Майор с треском распахивает окно, принюхивается, на расстоянии рассматривает стул, на котором сидел задержанный и на который никто не садился в течение вечера. Открывает дверь кабинета, кричит:

Майор КГБ: Вера Сидоровна! (Появляется уборщица.) Замените этот стул другим. А его обработайте... дустом, что ли... дихлофосом.

Уборщица: Хорошо. Заменить - заменю. А чего ж не заменить... (В коридоре). Брезговает.

10

И никаких богов в помине, лишь только дело - бой кругом...

Булат Окуджава.

Кастрюля ночью разыгралась не на шутку. Илья понял, почему у неё отсутствовала крышка. Сияние стояло до потока, переливаясь всем цветами полярных сполохов. Накрой такое металлом, неизвестно, что произойдёт. От простого взрыва до большого взрыва. Тhe, так сказать, big Bang. Организовать бы страховую компанию с таким названием. Страховать на случай взрыва Вселенной. "Большой Взрыв произошёл в результате жидо-масонского заговора". Илья даже рассмеялся во сне. И сразу же после этого на него рухнул сон.

И ему приснился весь их отряд, все девять человек. Не портретно, а как ощущение присутствия каждого из них. И он был среди них, равный. Их тела были тёплыми, потным и сильными, как после двадцати километров пробежки.

Они были готовы. Но психологи, что с ними работали, сказали, что они неосознанно не хотят этого делать. Психологи, по всему, были правы. Мы любили вечером потрепаться о Кафке, Бёлле и Тарковском. Кроме удивительной троицы, мы все отказались рвать котят за ноги на куски. Мы ели печёных тараканов (невкусно), жареных морских свинок (очень невкусно), которых сами же и ободрали, но котят... "Гоните меня в штрафбат, - сказал я тогда, - но убить ребёнка...Ни за что!" Даже Сева Арашкевич и тот подержал в руках за лапки пушистый комочек, но так и не решился. Нас четыре месяца ещё тренировали. Мы ныряли на глубины до 30 метров - никто не требовал больше. Только Марсель довёл свою норму до сорока шести метров и поставил личный рекорд в пятьдесят два. Правда, после этого у него полопались капилляры на склерах, и он ходил, похожий на вурдалака, пугая поварих в столовой. Мы знали, как войти через кессоны внутрь подлодки класса "Вирджиния". Мы знали, как управлять ею и как блокировать вахтенных. Я, единственный маленького метр-с-кепкой роста, входил первым и шёл первым, увешанный незаметным бесшумным оружием от пяток до горла. Себе на трико я сам нашил разноцветные ленточки, а на голову смастерил цветную шапочку из лоскутов. Если бы на палубу вышел случайно вахтенный, он бы изумился маленькому прыгающему в трёх шагах от него "барабашке". Мне бы этого хватило. Чтобы убить тихо человека, мне нужно было две секунды. Правда, тренер утверждал, что и этого много. За мной двигались Марсель и Костас, а дальше два Володьки - Поляков и Новиков. Замыкал их командир Сева Арашкевич, похожий на Джона Леннона. И прикрывал арьергард из трёх новеньких. Они прибыли через полгода после начала тренировок. Их взяли из-за английского языка, которым они владели почти свободно, и немецкого, которым они владели свободно. Держались они особняком, в дружбу не лезли. Но работали в драках хорошо. Как тогда в Ялте.

Психолог порекомендовал вывезти их с базы на вольный воздух. На базе они уже видеть друг друга не могли, затевая перепалки чуть не до мордобоя по малейшему поводу. В Севастополе им дали переодеться в штатское, погрузили на ботик и высадили в Ялте. Нанятый гид провёл их по музейным местам: домик Чехова, скала Шаляпина в Гурзуфе. Горький, Пушкин, Коровин, Грин. Воронцовский дворец. Ласточкино гнездо. Недалеко от порта зашли в какое-то советское кафе с сухим белым вином и бутербродами с сыром. Сидели, молчали, смотрели сверху на порт и море. Никого не трогали. Вокруг галдел разноязыкий народ, за соседними столиками сидели гамбургские моряки. Говорили о разгрузке и что послезавтра будут уходить. И тут один из этих свиноедов и произнёс: "Denken Sie nur! Wenn wir den Krieg nicht verloren haetten, waere das alles unser". Почему-то Костас оскорбился первым. Он видел, кто это сказал, поднялся, медленной походкой подошёл к немцу. Тот поднял на него смеющиеся глаза и спросил: "Hast du verstanden?" Конечно, Костас понял. В подтверждении этого он ребром ладони раздробил немцу переносицу. И тут началось! Летали столики, прыгали стулья, раздавался звон стекла. Илье достался очень высокий и очень толстый хряк. Он был неподступен. Подкат было сделать нельзя - мешала павшая мебель и осколки на полу. А добраться до него не давало его гигантское брюхо и длинные волосатые руки. И он, хряк, зацепил меня таки правой рукой по левому уху. Илья летел быстро, но казалось - вечность. Он собрал по пути все столики, и стоявшие, и лежавшие. Он рухнул в угол, рассек обо что-то бровь и бедро, но умело не сломался костями. Марсель, увидав это, вырубил по-простецки двух противников, сзади порвал хряку ахиллес и отключил его ударом по шее. Он схватил Илью, как младенца, и стал продвигаться к выходу. Впереди него шла эта троица. Выстроившись клином, ребята короткими ударами всеми конечностями расчищали проход. Очень быстро ссыпались по каменной лестнице к боту и под свистки мильтонов рванули назад. Все отделались ушибами и малой кровью. Уже на траверзе военного порта на них накатила ржачка. Хохотали все, даже молчаливая троица. Даже Сева Арашкевич, промокая рассеченную губу ладонью, смеялся осторожно, но неостановимо. Даже Костас ухмылялся, растирая синяк на плече.