Шибболет
Шрифт:
– А вам, если не секрет, тогда сколько минуло?
– любовно-наигранно спросил Олег.
– Я только что перешла в девятый класс, - потупив очи, проговорилась Лерочка и тут же с ужасом поняла, что сказала лишнее.
– Юрий Завадский, да и Владимир Басов очень строго с ним репетировали, - добавила экскурсовод поспешно.
Эта поспешность была замечена только Олегом. Он скабрёзно ухмыльнулся и произнёс:
– Хорошо, что при монтаже не перепутали коробки. А то бы к смертному одру Марфы Собакиной явилась бы потаскушка из "Бальзаминова". Вот было бы кино!
И
– Слушай, - не выдержал Илья, - ну, нельзя же так...
Слово "потаскушка" резануло и покоробило. Услышать в это ягодное русское утро такое...
– Да-да, - с облегчением перешла к другой теме Лерочка, - сцену отпевания снимали именно здесь, в этой церкви! Грозного играл Пётр Глебов, а врача Бомелия народный артист Владимир Зельдин.
Никто ничего не успел сказать. А Олег повернулся к Илье с перекошенным каменным лицом. Каменное лицо его подёргивалось кожей. Особенно страшен и противен был правый уголок губ: он опустился, словно парализованный, и все звуки Олега вылетали слева.
– А что ты всё время суёшься? Что вы всё время суётесь, куда вам заповедано? Это мой город, моя церковь. Это мне надо. А ты угони самолёт и вали своим помогать в жаркие страны. Исидор, Зельдин, Завадский, Басов... Плюнешь - не промажешь.
Шёпот-полузвук его был громок, но слышали его только они трое. Он сипел и свистел своим этим полушёпотом-полузвуком. Сквозь сжатые его зубы летели мелкие брызги. Очень неприятно. Прямо в лицо. Вдруг Ритка так же сквозь зубы спросила:
– А мне? Мне это надо? И эта Входо-Иерусалимская церковь не моя ли тоже?
Олег опешил.
У Ильи выступили слёзы, и он мазанул Олега по щеке. Не ударил, а именно толкнул ладонью в щёку.
– И эту женщину лёгкого поведения, кстати говоря, гениально сыграла в эпизоде Наталья Крачковская. Она очень талантливо две роли сыграла у Воинова в этом фильме, - весело сказала Лерочка.
– Да Марфа Васильевна я!
– пропищал Олег цитату из нового фильма Гайдая и убежал, пробившись сквозь группу.
Иван только и произнёс:
– Ну, знаете ли...
– А теперь мы отправляемся к церкви Рождества Богородицы. Там великолепная каменная резьба.
На улицах по-прежнему стояли бабушки, продолжая продавать крыжовник и смородину стаканами. По-прежнему вдоль штакетников гуляли куры. И гусыни сидели на берегу Каменки в зелёной траве, охраняемые бдительными гусаками. Но изменилось всё. На солнце набежало кучевое облачко и прилипло к нему.
А резьба действительно была красива, как и фрески внутри церкви.
Олег заявился в номер под вечер. Друзья сидели за тарелками и хлебали малину с молоком. Злость прошла, но лёгкое напряжение ещё присутствовало.
– Я заберу барахло. Здесь остаюсь. Комнатку снял в избушке. Покрашу этюды.
Уже у самой двери спросил:
– Хотите анекдот? По свету болтается на "Б" называется?
– Ну?
– спросил Иван.
– Брежнев, - ответил Олег.
Но
– Что-то тебя понесло куда-то... - удивлённо прокомментировал Иван.
Олег ушёл. Ритка сидела, уткнувшись в тарелку. За всё время разговора она не подняла головы. Илья ждал извинений, но не дождался.
Окончательно настроение восстановилось только в Боголюбове, откуда пешком по берегу Нерли до Клязьмы отправились к церкви Покрова. Горечь от вчерашнего медленно таяла на фоне открывавшейся красоты.
Простой четверик церкви, казалось, был сотворён нерукотворно вместе со всей этой зелёной природой, стрелкой двух рек, на небольшом холмике - вопреки тому, о чём рассказывала Лерочка-Валерочка: дескать, и холм насыпной на пятиметровом фундаменте, и мастера - камнерезы и кирпичники - не только со всей Руси работали здесь, но даже Фридрих Барбаросса прислал своих специалистов. "Какие мастера?
– думал Илья, разглядывая Давида-псалмопевца на стенах церкви.
– Какой Фридрих? Это чудо возникло при Сотворении. Само. Такое невозможно сделать руками и сюда, в эту природу, поставить".
– Какая красотища, - вздохнула Ритка.
Иван ничего не сказал. Илья до сих пор не знает, как он относится к искусству.
И Олег как-то забылся на многие годы.
– Альбом "Золотое кольцо" у нас хранится до сих пор, - улыбаясь, сказала Наташа.
13
Флейтист, как юный князь, изящен...
Булат Окуджава.
Илья вышел из моря. Чёрт побери! Всё-таки я наступил на этого ежа. Чувствовалось, что в пятке что-то застряло. Стянув ласты, он хотел было рассмотреть, что именно там приключилось, но заметил: рядом с Наташей сидит какой-то накаченный парень. И он поспешил к ним.
– Я не помешал?
– спросил Илья, бросив ласты рядом со скамьёй.
Наташа подняла на него стеклянный взгляд. Лицо её было каменным.
– Я себя чувствую какой-то... шлюхой.
– А что такое?
– Он сидит уже полчаса здесь и уговаривает меня по-английски пойти к нему в номер.
Илья повернулся к качку. Очень хотелось на него заорать, дать по морде, выплеснуть всю накопленную многолетнюю злобу. Но он заставил себя растянуть щёки в улыбке. От этой улыбки парень откинулся на спинку скамьи. Илья ласково взял его пальцами за щёку. И потряс лицо.
– Сладкий мой!
– проговорил Илья на иврите; со стороны всё выглядело вполне обыденно, по-израильски, вот только костяшки пальцев у Ильи побелели.
– Ты хочешь любви?
– И правой ладонью он дал качку пощёчину, ласково, чтоб не вызвать подозрений у окружающих.
– Пойдём со мной, - и потряс левой рукой слюнную железу, - к тебе, - ласково пошлёпал от всей души по щеке правой.
– Я тебя удовлетворю, милый!
– и сдавил пальцами так, как ломал грецкие орехи.
– Куколка моя, - и правой ещё пару раз хорошенько приласкал и для полноты картины положил указательный палец под его левое глазное яблоко.
– Хочешь?
– и слегка надавил на кость глазницы.