Школа корабелов
Шрифт:
— Сто розог! — с ужасом повторил Гурьев. — Да ведь это настоящее убийство. Такого наказания не выдерживают самые крепкие солдаты. Чем же воспитанники заслужили его?
— Видите ли, господин профессор, они посмели жаловаться…
— Они солгали директору, — перебил Апацкого Путихов. — Они солгали генералу Катасанову и получили то, чего хотели. Ничего недорослям не сделается. Авось, через две недели на ноги встанут. А сдохнут, — черт с ними, слабы, значит, для жизни земной; таких и жалеть нечего.
У Семена Емельяновича невольно сжались
Дверь с шумом открылась. На пороге канцелярии показался поручик Дубров.
— Пошто без спросу в двери ломишься? — сердито буркнул Путихов. — Иль терпения нету? Ну, говори, что там еще случилось?
— Ничего особенного, господин директор. Те пятеро учеников, что третьего дня в бега пустились, вернулись, можно сказать, в одном белье. Они столь пьяны, что не разобрать толком, куда одежду дели: не то пропили, не то в карты проиграли.
— Ладно, поручик, ступай. Иди и ты, Апацкий, займись учениками, накажи их, подлецов.
— Чем наказывать, господин директор: палками, батогами либо шпицрутенами?
Путихов нетерпеливо махнул рукой и с досадой пристукнул каблуком.
— Ну и помощнички, черт бы вас всех побрал! Чем хочешь наказывай, только уходи, не мешай нам тут.
— Я прикажу всыпать каждому по… — Апацкий посмотрел на Гурьева и запнулся, — по пятнадцать розог.
Апацкий и Дубров скрылись. Профессор беспокойно постукивал пальцами по столу. «За жалобу директору — сотня розог, а за промотанное обмундирование — пятнадцать; справедливо, что и говорить, — размышлял он. — Для здешнего начальства этот проступок, видно, обычное дело, так же, как и картежная игра и пьянство».
Путихов, стоявший по другую сторону стола, обдумывал, с чего бы начать разговор.
— Не желаете ли, господин профессор, пройтись по классам?
— Пройтись по классам? — рассеянно переспросил Гурьев, занятый своими невеселыми мыслями. — А много ли классов тут у тебя?
— Четыре, господин профессор. Три нижних и верхний. В трех обучаем русскому языку и арифметике, а в верхнем — алгебре, началам геометрии и физики.
— Каковы же успехи обучения?
Путихов промолчал. «Ишь ты, и соврать боится, — подумал Семен Емельянович. — Какое уж тут обучение!» — Вспомнился лысый пьяненький человечек в ученическом камзоле, вспомнились тупые, наглые глаза усатых верзил.
— А лысый мужичок, что мальчонкам в деды годится, он у тебя в каком классе сидит?
— Это Спиридоныч-то? Он, господин профессор, когда как. Весьма старательный ученик, и нраву тихого, мухи не обидит.
— Тихий, говоришь? Это хорошо. Сколько же таких учеников у тебя навербовано?
— Старее Спиридоныча нету. А которые имеют от роду по тридцати и более лет, — таких человек шесть наберется.
— А сколько таких, которые старше двадцати годов?
— Ну, этих наберется изрядно.
— Мой тебе совет, Путихов, освободить училище от этих учеников. Отчисляй
— Уж как на то будет воля их превосходительства, генерала Катасанова. А вы, господин профессор, когда же к нам пожалуете?
— После масленицы приду. Передай директору, чтобы мне к тому времени ученики отобраны были из самых способных и толковых. Помещение получше приготовь. Да, вот еще что. Скажи директору, что я требую ход на парадной лестнице открытым держать. Дом этот, чай, для училища предназначен, а не только для одного директора и его боязливой супруги.
Вскоре после визита Гурьева, о котором Катасанов узнал от своей жены, в департамент к нему явился Путихов и озабоченно осведомился, нет ли у его превосходительства каких-либо неприятностей от начальства.
— Что там у тебя произошло? — спросил Катасанов, заражаясь волнением подмастерья.
— Ничего особенного, — уклончиво ответил Путихов. — Токмо испытываю беспокойство от прихода профессора Гурьева. Как бы не нажаловался адмиралу.
— А зачем он будет адмиралу жаловаться, — успокоился генерал. — Я, брат, Гурьева знаю. Прежде чем к Кушелеву пойти, он мне всю душу вымотает. На него угодить — легче корабль с крыльями построить. Да ты толком говори, — что случилось?
— Во всяком деле изъяны есть, ваше превосходительство. И у нас не без того. Я вам два приказа на подпись принес. Первый об отчислении великовозрастных учеников, а второй по поводу пьянства и игры в карты. Начертано в оном, чтобы наказывать виновных, бить их нещадно батогами либо розгами в зависимости от возраста. Оба приказа с подписью вашей на обозрение ученикам выставлю, пусть страхом проникаются.
— Чего же ты мне раньше о сих безобразиях не докладывал? Сколько раз тебе говорил: наведи порядок! Вдруг ревизия какая. Книги счетные как содержишь?
— Тут, ваше превосходительство, комар носу не подточит.
— Ну хорошо. Передай-ка учителям, что приглашаю их на торжество по случаю присвоения мне чина генерал-лейтенанта.
— Покорно благодарю, ваше превосходительство.
Путихов уходил от генерала с чувством досады на себя и презрения к Гурьеву. «Дурень, дурень, — бормотал он, — кого испугался, академишки, чиновника пятого класса! Да мой генерал его пальцем придавит. Вот дьявол, адмирала Кушелева припутал, будто и впрямь к нему вхож!»
Глава шестая
ПРАВДА СО ДНА МОРЯ ВЫНОСИТ
1
Первое знакомство Гурьева с отобранными для него учениками произошло в коридоре. Профессор разыскивал верхний класс, но с любопытством остановился подле группы подростков, толпившихся у стены. Широкоплечий юноша выводил на ней мелом какую-то формулу и что-то горячо доказывал товарищам. Семен Емельянович узнал в нем жертву экзекуции, освобожденную им из рук Апацкого. Приглядевшись, он без труда опознал и остальных трех «жалобщиков».