Школа корабелов

Обрант С.

— Ваше благородие, господин профессор, как милости прошу, соблаговолите выслушать, — потупив голову, жалобно начал он. — Виноват перед вами, кругом виноват…

— Будет тебе причитать, — прервал Путихова Семен Емельянович. — Толком говори, что тебе нужно. Пойдем-ка в кабинет.

Профессор провел подмастерья в кабинет, где Путихов продолжал стоять, униженно согнув спину.

— Ваше благородие, вы изволили приказать внести в «классические записки»…

— Нельзя ли короче, господин Путихов?

— Сейчас, господин профессор,

сейчас… Словом, в оправдание того, что столь долгое время не ходил я в классы, прошу внести в эти записки следующее: первое, что занят я от его превосходительства, господина генерал-лейтенанта, обер-серваера, директора и кавалера Александра Семеновича Катасанова смотрением над строением судов на частных купеческих верфях. Второе, что нередко употребляю даже и самые ночи для обрабатывания и переписывания дел, относящихся к должности обер-серваера, и потому мало остается у меня времени для отправления должности моей в училище. Сие прошу записать, господин профессор…

Путихов ушел, оставив чувство гадливости в душе профессора.

Гурьев сел за письменный стол. Обобщая опыт многих русских изобретателей, Семен Емельянович уже четвертый год трудился над темой, которая его особенно занимала в теории машин и механизмов. Труд этот он озаглавил: «Общее правило равновесия с приложением онаго к машинам».

Визит Путихова и Козлова отвлек мысли Гурьева. Работа не клеилась. Семен Емельянович отложил ее и взялся за составление докладной записки для Мордвинова. В ней уже было записано три параграфа:

«1. Училище имеет надобность в учителе истории и географии, ибо всякое училище не должно терять из виду своего общего просвещения.

2. Училище имеет надобность в учителе французского языка.

3. Положенные в день девять копеек на пищу для каждого ученика по нынешним ценам на продукты весьма недостаточны. Сумма на одежду также крайне скудна: ученики часто оказываются без обуви и даже без одежды и от этого причиняется остановка в учении».

Бегло прочитав написанное, Гурьев вспомнил о болезнях и прибавил:

«4. Училище имеет надобность во враче и особой больнице, которых по штату не положено».

Далее Семен Емельянович произвел расчет примерной потребности в корабельных мастерах во всех портах России, из коего наметил количество учеников училища, предложил оборудовать в нем кабинеты архитектуры корабля, физики и механики.

«Из имеющегося при училище каменного сарая, — писал далее Гурьев, — можно сделать галерею для практического упражнения учеников в плотницком искусстве Двор, находящийся позади сарая, обратить в сад. Все сие можно сделать из экономической суммы, накопленной обер-серваером Катасановым от того, что около двух лет училища почти совсем не было».

Бумаги Гурьев на другой день отправил Мордвинову.

3

Адмирал Николай Семенович Мордвинов не напрасно торопил Гурьева с докладной запиской.

Всего три месяца он продержался на посту военно-морского министра, после того как адмиралтейств-коллегия была преобразована в министерство, объединившее два ведомства: адмиралтейств-коллегию и адмиралтейский департамент.

Сдавая дела Павлу Васильевичу Чичагову, Николай Семенович особо отложил бумаги Гурьева, крайне сожалея о том, что не успел вовремя их оформить.

— Павел Васильевич, — осторожно начал Мордвинов, — знаком ли тебе академик Семен Емельянович Гурьев?

Энергичное лицо Чичагова осветилось улыбкой.

— Как же, отлично знаком. Я встречался с ним в Лондоне. Большого ума и таланта человек, только хлопотлив очень и надоедлив. Догадываюсь, Николай Семенович, почему ты о нем спрашиваешь.

Министр взял от Мордвинова папку и, посмеиваясь, продолжал:

— Узнаю Гурьева, его рук дело. Небось на непорядки жалуется, проекты вносит?

Мордвинов с нескрываемым волнением сказал:

— Смешного тут ничего нет. В этих бумагах судьба не одного человека, а целого училища.

— Ну как тут не смеяться, Николай Семенович! — весело возразил Чичагов, вытащив из папки какую-то бумажку. — Ты послушай, как он разносит нас, грешных. Требует закрыть Херсонское училище корабельной архитектуры, ввиду отсутствия в нем подходящих учителей. А далее грозно пишет: «Одно то довольно доказывает сию истину, что г-н Рубан, бывший в морском кадетском корпусе учителем литературы, сделан тамо профессором высшей математики, о которой, наверное сказать могу, понятия не имеет».

— Что же тут смешного?

— Погоди, слушай дальше: «…Удивительно и непонятно, откуда морской департамент взял право жаловать профессорами, унижать столь достойное титло. Сие злоупотребление искоренить должно: Пусть прикажут приехать сюда г-ну Рубану для испытания его в Академии, и истина, мною сказанная, подтвердится…» Каково, адмирал, а? Прямо Зевс-громовержец.

— Гурьев тысячу раз прав! — горячо воскликнул Мордвинов. — Как можно содержать Херсонское училище, когда здесь, в столице самой, такой же недоношенный плод на глазах чахнет. И если Гурьев в силах дать ему жизнь и на ноги поставить, мы обязаны ему помочь. От директора Катасанова училищу больше вреда, чем пользы. С профессором он враждует, от помощи ему в учебных делах отказался.

— А что служит причиной этой вражды? — с интересом спросил Чичагов.

— Обер-серваер занял под свою квартиру весь средний этаж, а Гурьев требует, чтобы он освободил помещение для классов. Катасанов же слышать об этом не хочет, несмотря на все мои уговоры.

— Гурьев не отступит, не такой у него характер, — задумчиво произнес Чичагов. — Одного из них, видимо, придется освободить от службы в училище.

— Полагаю, Павел Васильевич, что и ты станешь на сторону профессора, когда ознакомишься с его проектами, письмами и «классическими записками».