Шпага Софийского дома

Посняков Андрей

В хоромах, за прозрачными капельками слюды, в тусклом дрожащем пламени, стояла женская фигура с распущенными по плечам волосами. Водопадом, золотым водопадом, волосы стекали на плечи, свечка в руках дрожала...

Олег Иваныч помахал рукой, улыбаясь, пришпорил коня и поехал прочь. Быстро проскакал по Новинке...

Было ли то, что сейчас было? Иль привиделось все сном-наветом воздушным?

Не успел к вечерне Олег Иваныч, согрешил, что поделать. Придется дома больше молиться. Когда проезжал мимо храма Флора и Лавра - народ уже выходил на улицу, разгоняя

вечернюю тьму, горели вокруг факелы стражи. Кто-то тронул за стремя... Гришаня.

– На Ильинскую скачешь, Олег Иваныч?

– Туда.

– Зайди-ко, дело есть. Если не очень спешишь, конечно.

Что за дело? Пожав плечами, Олег Иваныч спешился, в келью отрока пошли рядом с толпой богомольцев в длинных черных одеждах... впрочем, может быть и не в черных, темно, не разглядеть особо-то.

Гришаня был словно пришибленный, не шутил, не разговаривал, не смеялся, как обычно. Может, сегодняшняя свалка на мосту так на него подействовала? А что он, ране такого не видывал? Ну, поплакал у моста-то, чего уж теперь-то.

Зашли в келью. Гришаня зажег свечу, взял со стола кусочек бересты:

– Читай!

"На Софейский двор от Ивана сына Флегонтова, што на Федорова живет. О том доношу, самолично слышав и видев как на вощаника Петра дворе...

...отрок сей Григорий Святу Троицу радостно поносиша и жидовинску веру Гвизольфину всяко славил. Рек, будто вера та всяко лучше, да святей, да пригожее, тако же грил всяки слова богомерзкие, похвалятяся, будто Иону-владыку самолично извел, в питие зелье подсыпав".

Олег Иваныч хмыкнул. Точно такая же грамотца лежала у него дома на столе. А ее автор, Иван, сын Флегонтов, был недавно убит неведомо кем на Федоровском ручье.

– Как убит?
– встрепенулся отрок, но тут же охолонул: - Не в нем дело... то есть не в нем одном. Гвизольфи сегодня схвачен, по приказу Феофила, да вощаник Петр.

– Это как понимать - схвачен?

Олег Иваныч удивился. Феофил обычно именно через него проводил такие вещи - вот и подметная грамотца ему направлена, - а тут вдруг - схвачены. Кем, зачем? Почему в обход его, Олега? Не иначе - интриги Ставровы.

– То Варсонофьевы люди, - пояснил отрок.
– Он теперь выслуживается пред Феофилом-владыкой, Варсонофий-то не хочет, чтоб с ним как с Пименом...

Олег Иваныч вздрогнул, вспомнив злую судьбу ключника. Вот уж поистине из князи в грязи. Бит кнутом да оштрафован. Сейчас - незнамо где...

– Как это - не знамо где?
– перебил Гришаня.
– В дальний монастырь подался, Дымский, что у Тихвинского погоста. Грехи замаливать. Феофил, грамоту сию дав, рек, чтоб и я туда ж собирался... в монахи. Завтра поутру отвезут, рек.

Последнюю часть фразы отрок произнес шепотом.

– Не хочу в монахи, Олег Иваныч, - помолчав, горько зашептал он.
– А деваться некуда, иначе...

Добавил, что и монастырь ему светит только в лучшем случае - что там Гвизольфи да Петр-вощаник покажут? Может, главным стригольником выйдет, по словам их, Гришаня?

Отрок тихо заплакал.

– Не переживай, паря!
– Олег Иваныч потрепал

его по плечу.
– Чай, не на Москве живем - вины-то твои еще доказать надо!

– А и докажут... учены.

– Ну, в этом я лучше разбираюсь, - усмехнулся Олег Иваныч.
– А ну рассказывай, да без утайки, что на дворе вощаника делал, да часто ли, да кто еще был?

Гришаня вздохнул тяжко. Глотнул из кувшина квасу, взглянул на гостя:

– Хочешь?

– Обойдусь. Хотя, впрочем, давай.

Отрок дождался, когда гость напьется, потом только начал рассказ свой:

– Это в начале мая еще началось. Познакомился на Торгу с девчонкой, вощаника Петра дочкой, Ульянкой...

– Стой, стой, стой, - припомнил Олег Иваныч.
– Черна коса, очи лазоревы - не она ль?

– Она, Олег Иваныч...
– Гриша смущенно улыбнулся.

В общем, сначала на Торгу встречались, потом на лугах окраинных, а как-то раз Ульянка отрока на свой двор зазвала. С тех пор и повадился Гришаня к вощанику. Там и отца Алексея встретил и прочих стригольников. Правда, вовсе не из-за них к Петру хаживал, ясно - из-за кого...

А третьего дня вдруг неожиданно встретил там Гвизольфи. Обрадовался был за спасение благодарен - разговоры начал вести, хоть понимал - опасно то. Хотя разговоры-то вовсе не о вере были. Больше - о жизни. О Тамани, Гвизольфиной родине, о татарах да о городах фрязинских, Кафе да Суроже, что на море на Черном стоят, ранее Русским прозывавшемся. Много чего еще рассказывал Гвизольфи - и об Италии, стране фрязинской, о Венеции, Флоренции, Генуе, о Данте, поэте изрядном, даже стихи написал на березовице Гришане. Гвизольфи с Петром отец Алексей познакомил, да вскоре на Москву отъехал - сказывают, сам князь пригласил, Иване Васильевич... Может, и не столь ужасен Иван московский, как про него сказывают? Про стригольников, вон, тоже много чего болтают, а на деле - много ли правды в словах их сыщется? А Иван их зовет, на Москву-то, знать, чего-то от них надо...

Ивану-то ясно, чего надо... Олег Иваныч тихонько хмыкнул. Земли церковные забрать да богатства! Чтоб были они только у государя - боле ни у кого чтоб!

– Кроме Гвизольфи и Петра, кто при сем был?

– Ну...
– Гришаня задумался, - Ульянка была, но она ни при чем, так, заходила иногда в отцову горницу, пироги приносила. Ну и, кажется, кто-то из подмастерьев заглядывал, круглолицый такой, Сувором звать...

Имя Сувора произнес Гришаня как-то не так, замявшись чуть. Другой бы и внимания не обратил, да только не Олег Иваныч - волк опытный.

– Ну, и чего там, с Сувором-то, выкладывай!

Отрок потупился. Потом рассказал, тихо так, словно нехотя... Хотя чего там - дело житейское. Ульянка-то не одному Гришане нравилась. Сувор тоже на нее виды имел. Другой-то подмастерье, Нифонтий, оженился недавно, а вот Сувор... Туповат был, это правда, однако упрям. К Ульянке приставал сперва, пока девчонка не пригрозила отцу пожаловаться. Тогда унялся. Так ничего и не сказала Ульянка Петру, а вот Гришане поведала. Очень за то отрок на Сувора обиделся.