Шпага Софийского дома
Шрифт:
Ну-ка, глянем, что там...
"...злыи жёнки те пашозерски софейцев поносили всяко..."
Черт с ними, с жёнками, не до них покуда.
"...мужичонка прозваньем Марк на мосте хулу извергаше богопротивно, тем народ прельщая..."
А вот этим пускай помощники займутся. Что за мужичонка, да почему богопротивную хулу извергаше?
Олег Иваныч так и начертал писалом в верхнем углу бересты - "Г-ну Олександру. К исполнению"... Господином Олександром звался теперь бывший сбитенщик Олексаха, самый толковый Олегов агент. Ну, сбитнем он теперь не торговал, занимался делами посерьезней, да и чин Олеговыми
Так, дальше что... Олег Иваныч зевнул, по привычке (уже по привычке!) перекрестил рот, потянулся. Спать хотелось зверски. Оглоедов за стенкой уже давно не было слышно - угомонились, видать. Кстати, число их поубавилось старший, Митяй, недавно женился. Хорошую девушку взял - сотского Дмитра падчерицу... Эх, когда ж и он, Олег...
"...фрязин именем Гвизольфи..." Что?
Увидев знакомое имя, Олег Иваныч тряхнул головой, прогнав накатившую вдруг сонливость.
"На Софийский двор от Ивана сына Флегонтова, что на Федорова живет. О том доношу, самолично слышав и видев как на вощаника Петра дворе, на ручьи, скопячася стригольники, Алексей, что у них за главного, да протчие. Слышав нового, что на Новеграда в ноябре месяце придяше. Фрязин, именем Гвизольфи, Захарий. Фрязин тот многих прельщаша словесами богомерзкими да кощунами да супротив Софийского дому глумяшеся. Говорил-де Троицы Святой и нету вовсе. А вси слушали и головами кивали согласно. А кто слушал, вот: Алексей, священник, не знаю, какой церквы, сам Петр вощаник сы подмастерия да с домочадцы всими, да для того зашедший отрок софейский Григорий..."
Опять!
Олег Иваныч с досадой стукнул рукой по столу. Ну, доигрался Гришаня, уж сколько предупреждали его!
"...отрок сей Григорий Святу Троицу радостно поносиша и жидовинску веру Гвизольфину всяко славил. Рек, будто вера та всяко лучше, да святей, да пригожее, тако же грил всяки слова богомерзкие, похвалятяся, будто Иону-владыку самолично извел, в питие зелье подсыпав".
Что за ерунда такая?
Ну, на собранье стригольничье, допустим, Гришаня вполне мог пойти. Но только из чистого любопытства: послушать того же Гвизольфи или Алексея, а вовсе не затем, чтобы сомневаться в истинности Святой Троицы, говорить "богомерзкие слова" и уж, тем более, хвастаться в совершении преступления, которого вовсе не совершал!
Значит - донос ложный. Хорошо, пощупаем завтра этого Ивана, сына Флегонтова, с чьих слов поет. Хотя...
Догадывался Олег Иваныч, с чьих... Нюхом, можно сказать, чуял!
В богатой усадьбе, что на Федоровском ручье, напротив церкви Федора Стратилата, тоже не спали. Ходил по горнице боярин Ставр - богатый, красивый, с глазами оловянными - на лавку присаживался да самолично рейнского подливал Ивану, сыну Флегонтову.
– Пей, пей, Иване!
– Ну, за здравье твое, боярин Ставр!
Иван - стриженный в кружок длинный костлявый мужик с редкой бородкой в не первой свежести армяке - послушно опрокинул в себя изрядной величины кубок. Склонившись над сундуком, Ставр отсчитал из шкатулки несколько мелких медных монет, обернулся, натянув на лицо улыбку, сунул деньги гостю:
– Возьми, друг сердечный!
Друг сердечный и не отнекивался. Бережно взяв деньги, аккуратно завязал в тряпицу, положил за пазуху.
Выпив на дорожку, засобирался...
Ставр щелкнул
– Проводи, Тимоша, гостя!
Тимоша - не кто иной, как разбойная харя Тимоха Рысь, из Москвы недавно вернувшийся, - понятливо кивнул, ухмыльнулся. Накинув на плечи плащ, вышел следом за Иваном.
Боярин хищно потер ладони, уселся к столу, с аппетитом потянулся ложкой к тарелке с копченым поросенком. Не успел он отужинать - вернулся Тимоха Рысь. Показал чуть оттертый от свежей крови нож, ощерил губы в улыбке.
– На, выпей!
Ставр плеснул в кружку корчмы. Плеснул изрядно, не жадничал.
Не смея сесть, Тимоха выпил стоя. Проглотил одним махом, взглянул на боярина, словно верный цепной пес. Впрочем, он им и был, таким псом, вот уже лет пять, а то и побольше.
– Медь, что с мертвяка, себе оставь, - благостно разрешил Ставр.
– Ну, ступай пока. Что встал?
– Там, в людской, Митря.
– Тимоха чуть замялся.
– Спрашивает, может, девочек привести? Тех, что я с Москвы привез. Такие есть пухленькие, батюшка...
– Девочек?
– боярин задумался, наполовину вытащил из ножен кинжал. Тонкие губы его изогнулись в холодной улыбке.
– Девочек?
– еще раз повторил боярин.
– Нет!
– Он резко задвинул клинок в ножны.
– Не теперь... теперь пока другое.
Кивком головы выпроводив Тимоху вон, Ставр уселся за стол, вытащил из шкатулки берестяные квадратики с именами. Разложил кругом:
– Феофилакт - Пимен - Варсонофий - Макарьев Кирилл - Панфил Селивантов - Гвизольфи, фрязин - Алексей-стригольник - вощаник Петр Григорий-отрок - Иона.
Ставр усмехнулся, поднеся последний квадратик к дрожащему пламени свечи. Сухая береста вспыхнула враз - боярин едва успел разнять пальцы упала на стол, догорая, становясь грудой черного пепла. Иона... Нет больше Ионы.
Ах, да, главное-то...
В центр круга положил Ставр новый, самый большой квадратик.
– Олег, человек Софийский...
Подумав, добавил к нему другой:
– Софья.
Оловянные глаза боярина на миг вспыхнули злобой.
Искривив в ухмылке рот, он медленно, одним пальцем, вытащил из круга Пимена. Бросил на пол. Задумчиво потянулся к Григорию-отроку... Потом, словно передумав, тронул Олега.
Крикнул, дверь распахнув:
– Митрий!
Вмиг возник на пороге козлобородый, словно того и ждавший. Ощерился:
– Девок да кнут, батюшка?
– Самострел готовь. И паклю!
– Давно готовы, кормилец!
– Проверь! Пшел покуда.
Низко поклонившись, Митря Упадыш скрылся в дверях, почтительно пятясь задом.
Утром было темно, холодно и противно. Выл за стенами избы ветер, бросал в слюдяное оконце мокрый, пополам со снегом, дождь. Где-то рядом, на Славной, тоскливо выла собака. Говорят, к смерти. Вот только - к чьей?
Олег Иваныч сел на постели, потянулся, ступил босыми ногами на холодные доски пола. Бросил взгляд на разбросанные по столу грамотки, быстро оделся, разбудил слуг - поехали к заутрене, в ближнюю церкву Ильи, на Славне. Церковь-то, вот она, из ворот только выйди - три шага. Нет, велел Олег Иваныч коня седлать каурого - невместно человеку при должности этакой пешком шариться, словно шильник какой, - а престиж здесь много значил. Не только по одежке встречали - по делам, по повадке, по важности.