Шпалы

Подошвина Алена

Я кивнул.

Все будет. Именно так и напишу.

И поспешил скрыться из Макдональдса, пока дальнобойщик не начал задавать дальнейшие вопросы. Мне становилось ясно, что люди в лесу не только пили, но и курили вместе со мной.

Глава 17

Таис сидела за столом, обхватив голову руками. Лицо ее было предельно печальным, вокруг валялись разбросанные куски ватмана, на одном из которых синей краской было начертано: «Я ничего не могу». Я взял другой и начертал ответ зеленой: «Ты можешь все». Таис заметила меня, слегка привстала, и желтой краской написала

у меня на руке: «пьяница». А потом я услышал. Что все это время должен был быть с ней рядом. Что все это время она билась над проектом, который оказался бесполезен, и что теперь она не знает, как ей быть, но чувствует, что жизнь ее течет не тем путем, каким должна течь. И виноват в этом я, потому что меня неделю не было рядом, когда ей так была нужна моя помощь и поддержка. Но единственным человеком, которому она могла позвонить была мама, а маме она не звонила, потому что из-за мамы она теперь здесь в моем жутком бараке, вызывающем у нее отвращение тем, что в нем, в нем нет… на этом месте она упала и разрыдалась. Я зафиксировал взглядом теплое солнечное утро, как колышутся занавески, и как лежит на столе чашка с пролитым соком, а в мойке гора посуды. На полу валялись кисточки. Я нагнулся, чтобы подобрать одну из них.

Таис вскочила и судорожно закричала: «Я уеду домой на выходные. И буду там. И мне станет лучше». Обнял ее и не отпускал, хотя она вырывалась и истошно билась. В детстве у меня был маленький белый мыш по имени Тимошка. Я прятал клетку с ним под кроватью. Когда мама нашла Тимошку, она заставила меня сдать его в зооуголок. Стоило мне взять Тимошку в кулак, он бился и визжал также, как билась теперь Таис. Я не мог вникнуть совершенно ни во что из того, о чем она говорила. И самое печальное, не хотел вникать. Мозг был просветлен хмелем.

Оставьте меня, – сказала она.

Ни за что, – ответил я.

Вы меня бросили, – упрекнула Таис.

Я предупредил, – заметил я, – И мне не хотелось тебя пугать своим видом.

Вы напугали меня, когда я пришла домой и увидела голубя с прикрепленной к лапе запиской: «Теперь он будет жить здесь вместо меня».

Я немного ненормальный, – пришлось согласиться мне, – Мне вырубает память, когда я много пью. Я творю безумства и не помню, что со мной происходит.

Кошмарно, – зарыдала снова Таис.

Я привык, – только и оставалось мне ответить, – Пойми, не умею иначе.

Глава 18

Таис не разговаривала со мной в течение недели, и уже к четвергу я в ужасе обнаружил, что не могу нарисовать ничего. Сайт строгал механически, не задумываясь, мысленно жалея заказчика. Когда добирался до холстов, лил, не скупясь, на них в ярости водопады проклятого виски, добавляя в него взрывы фиолетового и зеленого. Получались настолько кислотные абстракции, что смотреть на них, не передернувшись, было невозможно. Далее я складывал эти листы в аккуратную стопочку и сжигал во дворе. Во время одного из таких сжиганий пришло в голову, что мне не хватает камина. Огромного и черного камина. В тот же день думал заказать, но оказалось, для них нужна вытяжка, иначе получилась бы баня по-черному.

Я пытался думать о вещах, чтобы не думать о Таис. Изгиб дерева на лужайке. Зеленые комья травы. Острая вывеска: «Купи одну пару ботинок – получи вторую в подарок». Человек в костюме гамбургера. Девушка в костюме тигренка. Перила железнодорожной станции. Уходящие в перспективу рельсы. Жестяное покрытие поезда. Мазут.

«Не хватает всегда чего-то», – углубился в рассуждения.

Вай-фай ловил даже в лесу, где я сидел на дереве после лежания под поездом и отбивал клавишами письмо заказчику с просьбой продлить дедлайн. В этот раз лежание под поездом далось легко и просто, как само собой разумеющееся. Я даже не красил лицо черной краской, не пил и имел при себе ноутбук. Более того, я не собирался в тот день оказываться под поездом. Оно вышло случайно. Не было продуманным. И это начинало пугать настолько, что требовалось хорошенько многое осмыслить, удалившись в лес, – «Итак, даже будь у меня Таис, что невозможно, мне не хватало бы времени с ней, или глубины разговоров, или ответных реакций, или совместных походов».

Я снова задумался. Была ли права Таис, когда говорила, что я де страдаю от одиночества? Скорей от одиночества страдает она. Я-то привык. Решение возникло внезапно и снова, как и когда-то решение полежать под поездом, это показалось чем-то само собой разумеющимся. Я слез с дерева, поцарапав коленку, и отправился к той школе, где училась Таис. С ощущением, что это позволит мне понять ее лучше. На самом деле, где-то на подкорке сознания сквозило: поход в школу будет чем-то похожим на разговор с ней поздней ночью. Чем-то приятным, открывающим ту ее сторону, которая, как правило, мне недоступна.

Охранник не хотел меня пускать. Требовал пропуск и презрительно разглядывал порванные края моих штанов и заляпанный краской свитер. Пришлось подойти к стенду объявлений. В школе в тот день проводилась Открытая защита проекта «Иллюзорность» и Репетиция детского кукольного спектакля Колоброд.

Я на открытую защиту проектов, – сообщил я охраннику, – Приглашенный художник. Специалист по абстракционизму.

И чтобы сомнений никаких у него точно не осталось, добавил, следуя за вдохновением:

Преподаю дизайн в РГГУ. И имею членство в Союзе Художников.

Охранник еще раз обвел взглядом оборванные края моих джинсов и нехотя выдавил из себя:

Проходи, умник, брешешь, наверное. Смотри, давай, быстро работы и уходи, здесь тебе не музей.

Я проскользнул на второй этаж и помчался в указанный в объявлении кабинет. Кабинет был вытянутым, длинным, по краям стояли мольберты, народа в зале было много, но все школьники. На меня мгновенно нацелились любопытные взгляды, но я поспешил затеряться в толпе и занять место сзади.

На сцене появилась Таис. Меня не заметила, вид имела сосредоточенный. Она стояла с пустой рамой, крепко держа ее в руках. Вид ее был растерянным и печальным. Рядом с ней появилась девушка с коротким ершиком волос, серьгой в ухе, татуировкой на шее и голубыми глазами. Пока Таис держала раму, девушка объясняла:

Иллюзорность. Не начинаем ли мы полагать произведением все, что есть в раме? Но если в раме ничего нет? Не заставляет ли это воспринимать как произведение то, что стоит за рамой? Питер Брук писал о пустом пространстве. Ларс фон Триер снимал один из своих фильмов в отсутствии интерьера. Мы знали, что идея не нова, но, тем не менее, решили продемонстрировать ее вам…

Таис подняла раму на уровень своего лица.

Портретная живопись, – сообщила девушка с ершиком.

Таис поставила раму перед распахнутым окном.

Пейзаж! – энтузиастично воскликнула девушка с ершиком.

Таис подошла с рамой к столу, на котором лежали макеты мандарина и винограда.

Натюрморт, – по интонации девушки с ершиком становилось понятно, что на этом демонстрация закончена.

В зале оживленно зааплодировали. Люди, сидевшие по краям, начали предпринимать первые попытки удалиться.