Шпионаж и любовь
Шрифт:
России» или «постановкой ключевых принципов перед Сталиным самым ясным образом и предупреждением его о том, что нашу позицию, возможно, придется объяснять публично, с не меньшей ясностью», и что такая альтернатива представляла только вариацию наихудших угроз [26]. Тегеран показал Сталину, что ему незачем бояться Великобритании или США.
Ко второй неделе августа стало ясно, что Варшавское восстание отнюдь не было решающим действием, оно превратилось в беспощадную битву на истощение. Уличные баррикады были построены из булыжников и сломанной мебели, тротуары разрушены, повсюду вырыты траншеи. Семьи всех социальных слоев участвовали в боях, приносили чемоданы с едой и одеяла для бойцов, укрывавшихся в руинах зданий, и умоляли не отступать. Подразделения Сопротивления были чрезвычайно изобретательны, блестяще импровизировали в обороне и подборе вооружения, им помогала эффективная вспомогательная служба, в основном состоявшая из женщин и детей. Но медикаменты быстро закончились, стала распространяться
Вскоре повстанцы стали передвигаться по городу через клаустрофобную сеть темных канализационных коллекторов, единственному безопасному пути между все более изолированными карманами, в которых еще держались бойцы Армии Крайовой. В какой-то момент 1 500 бойцов, 2 000 ходячих раненых и 500 мирных жителей, в том числе медсестры с носилками, перемещались по пятидесяти туннелям, скользили на изогнутом кирпичном полу, пробирались сквозь отходы, местами доходившие до плеч – многие тонули в них, в то время как противник бросал гранаты в люки и минировал или блокировал выходы. Иногда бойцы выбирались из подземелья лишь для того, чтобы их сразу окружили вооруженные немецкие подразделения.
«Мы не просим сейчас о вооружении, – Армия Крайова слала отчаянное сообщение в Лондон, остро переживая несправедливость от того, что не получила серьезной поддержки со стороны союзников в трудный час. – Мы требуем его немедленной отправки» [28]. Британия предупредила поляков, что значительную поддержку могут оказать только Советы, и один польский майор подал в отставку в знак протеста против того, что польская администрация в Лондоне продолжала давать Армии Крайовой слишком много оснований надеяться на материальную помощь. Его опасения подтвердились, когда обещанная Сталиным поддержка прибыла в середине августа, и сотни листовок призывали население к прекращению сопротивления, называя восстание результатом безответственных действий клики, которая будет наказана за провоцирование гибели мирных жителей.
Советское командование продолжало отказывать в воздушной поддержке союзников, а польские летные экипажи настаивали на том, чтобы возобновить полеты из Бари, из Италии, за 960 миль, причем большую часть пути пришлось бы совершать непосредственно над Германией. О защите бомбардировщиков с помощью истребителей не могло быть и речи в итоге – как из-за предела вместимости самолетов, так и из-за необходимости низко лететь над Варшавой под интенсивным зенитным огнем, который привел бы к огромным потерям при минимальном результате. «За много миль видно было, как горела Варшава», – записал один пилот, а другой вспоминал, что те, кому повезло вернуться, прибывали на самолетах, «дырявых как сито», и назвали миссию «самоубийственной потерей летчиков» [29]. Их командир продолжал требовать «максимальной силы воли и самопожертвования», и одному польскому экипажу удалось добиться успешной поставки оружия и боеприпасов. Генерал хотел наградить пилота орденом «Виртути милитари», но весь экипаж сгорел в обломках своего самолета, упавшего на крыши Старого города Варшавы [30]. «Поляки буквально совершили самоубийство, пытаясь это сделать… отправляя грузы в Варшаву», – написала одна из сотрудниц Женского вспомогательного корпуса, глубоко потрясенная [31]. Две эскадрильи британских освободителей последовали за ними, но когда они добрались, Варшава пылала. Только в середине сентября Сталин смягчился и позволил приземлиться одной группе американских бомбардировщиков. Он даже допустил сброс советских грузов, зная, что было слишком поздно. «Относительно небольшая реальная помощь оказывается унизительной», – писал Дуглас Доддс-Паркер, выразив мысли многих служащих УСО [32].
В то время как «Варшава была, – как кратко выразился Фрэнсис, – взорвана», Кристина прибыла в Лондон [33]. Ее непосредственным побуждением было «помочь своим друзьям, семье и стране». Норин Риолс наблюдала, как она штурмовала офисы УСО и требовала, чтобы ее сбросили с парашютом в Польшу. «Она представляла свою просьбу как свершившийся факт», – рассказывала Риолс, она спрашивала не о том, произойдет это или нет, а о том, когда [34]. Британцы отвечали невнятно, сомневались, не принимая на себя никаких обязательств. Риолс предположила, что они не собирались отправлять Кристину обратно, по крайней мере они не планировали сбрасывать ее на горящие крыши Варшавы, предпочитая, чтобы она присоединилась к ожидаемой военной миссии в Польшу.
В феврале 1944 года премьер-министр Польши в изгнании Станислав Миколайчук лично написал Черчиллю письмо с просьбой направить группу наблюдателей в Армию Крайову. Это была не новая идея; например, Анджей обсуждал такой вариант с одним из ключевых польских курьеров,
План состоял в том, чтобы отправить три команды в Польшу, под кодовыми названиями «Фрестон», «Фернэм» и «Флэмстед». «Фрестон» был чисто наблюдательной миссией, но другие команды также получили задания по вооруженному освобождению польских военнопленных и узников лагерей принудительного труда. По мере приближения советских войск немцы отправляли на запад огромное количество заключенных, убивали многих в ходе репрессий или расстреливали, чтобы они не могли давать показания. Кристина должна была служить курьером-связником между тремя миссиями, и ее планировали десантировать либо с первой, либо со второй командой. Ее роль заключалась в том, чтобы консультировать агентов о политических условиях и о конкретных персонах в регионах действия, а также объяснять – «без собственных предрассудков» – британскую политику в отношении Польши. «Понятно, что это очень сложная задача, – сообщалось в ее брифинге. – Тем не менее есть надежда, что поляки могут прийти к пониманию целесообразности предлагаемого решения» [38]. По сути, Кристину просили отчасти выступать в качестве апологета британской политики, направленной на то, чтобы просить поляков приветствовать продвижение советских войск. «Поляки в Польше могут быть плохо информированы», и требовалось приложить силы для разъяснения позиции; миссия состояла в том, чтобы принести «понимание условий, существующих сегодня в мировой политике…» [39]. Когда Кристина должна была выступать по радио, ей давали собственное кодовое имя, и – в соответствии с общим именованием операции – ей было присвоено имя «Фолкстон» [40].
Варшавское восстание прекратилось только тогда, когда вся надежда была потеряна, 3 октября 1944 года, после шестидесяти трех дней интенсивных уличных боев. Не считая немцев, было убито более 18 000 бойцов Сопротивления и 180 000 мирных жителей [41]. В последние часы перед капитуляцией десятки тысяч людей бежали в сельскую местность, многие из них готовы были сражаться снова. Другие были вынуждены сдаться, оказались в плену или были отправлены в Германию для принудительного труда. Генерал Бур-Коморовский был арестован и заключен в тюрьму в Колдице. Нарушая условия капитуляции, немецкие эскадроны смерти систематически демонтировали те здания в городе, которые все еще стояли. В течение следующих четырех недель они убили еще 33 000 евреев в лагерях по всей Польше.
Восстание не могло не иметь военного значения, что придает ему дополнительную трагичность. Многие столь необходимые командованию подразделения вермахта были связаны боями в городе, понесли большие потери и не были в состоянии сражаться ни на Западном фронте против союзников, ни на востоке против Красной армии. «Чего добилась своей героической отвагой Польская Армия Крайова… это важный вклад в победу союзников, – писал Габбинс, – но особенно – в победу русских» [42]. Кристина решила, что это не должно быть финальной эпитафией польской войны. Еще за многое нужно было бороться, так что и поляки, и УСО все отчаяннее пытались отправить команду «Фрестон» и его подмиссии, ведь все еще оставалась надежда на независимое будущее для Польши.
Кристину утвердили для участия в операции, и после некоторого лоббирования ей удалось выбрать Джона Роупера в качестве члена «Фернэм», второй миссионерской команды [43]. Она подумала также об Анджее, который в это время находился в итальянском городе Бари, на базе УСО, работавшей на Польшу. 19 октября Анджей прибыл в Лондон, и встреча с Кристиной была весьма эмоциональной. К моменту возвращения в Бари, две недели спустя, он также получил одобрение для участия в команде «Фернэм». Несмотря на брифинги и информирование, его коллеги по команде не знали, что у него искусственная нога. Тем временем команда «Фрестон», одетая в «роскошные пальто с меховыми воротниками», была готова к заброске, но из-за плохой погоды ее вылет неоднократно задерживали [44].