Шпионаж и любовь
Шрифт:
20 августа Фрэнсис и Кристина, довольно неряшливо выглядящие в импровизированной униформе «с всевозможными знаками отличия и с погонами лишь на одном плече», на заимствованном джипе отправились представиться американскому генералу Батлеру в Систероне [68]. Их облик не был чем-то необычным среди их коллег, британских офицеров, которых зачастую присылали лишь с одной парой сапог, синими брюками и в кителе с воротником и подкладкой, сделанными из армейской простыни, чтобы, когда это необходимо, можно было носить его на голое тело; впрочем, и это обмундирование утрачивалось уже через несколько недель работы в полях. Американцы, напротив, прибывали в «великолепной форме», в кепках с козырьком, «загорелыми» рубашками, дождевиками [69]. На их взгляд, Фрэнсис и Кристина не выглядели как люди, за которыми стояла большая часть боевой силы, и их предложение о дальнейшей помощи встретило краткий ответ. «Он велел мне уйти, он не хотел иметь ничего общего с частными армиями [или] бандитами и вернулся к своим картам», – в ярости докладывал Фрэнсис [70]. Его и Кристину, при ее
Узнав, что следующим шагом американцев было освобождение Гэпа, Фрэнсис и Кристина решили добраться туда первыми. Они опередили американские войска лишь для того, чтобы обнаружить, что части вермахта уже сдались агенту сети Фрэнсиса и были собраны в кинотеатре, где их охраняли бойскауты, в то время как группы Сопротивления собрались на празднование на главной площади. Фрэнсис и Кристина присоединились к вечеринке и поздно вечером забрались в свой джип, сняли ручник и покатились по крутому склону холма, смеясь всю дорогу, как пара детей. Когда американские танки прибыли на следующий день, им было нечего делать, кроме как организовать парад.
Последняя немецкая контратака на следующее утро длилась менее пятнадцати минут. Триста человек были захвачены в плен, в результате чего местное население превысило тысячу человек – это был логистический кошмар. Узнав, что несколько сотен из сдавшихся были поляками, Кристина с энтузиазмом взяла мегафон у капитана армии США и выступила перед солдатами, сидевшими на берегу реки, на их родном языке. «Она спросила их, готовы ли они сражаться вместе с нами», – вспоминал Фрэнсис, а затем сказала им, что, согласно Женевской конвенции, они не могут сражаться в иностранной форме, и тогда сотни солдат стали срывать с себя жилеты и рубашки. «Они буквально ликовали! Повторялась история в Коль-де-Ларш снова и снова» [71]. Но генерал Батлер не согласился с таким подходом и пригрозил, что Кристина и Фрэнсис будут арестованы и преданы военному суду, если не уйдут немедленно. «Возможно, Батлеру просто не понравились наши лица», – размышлял Фрэнсис, но, поверив ему на слово, они отправились дальше, к генералу Патчу вДрагиньян [72].
По мере дальнейшего наступления союзников, 25 августа началось освобождение Авиньона, причем отступление немцев было крайне затруднено действиями групп Сопротивления. Сеть Фрэнсиса теперь не только успешно поддерживала весь «маршрут Наполеона», но и закрыла доступ немцам к альпийским пограничным проходам. Союзники дошли до Гренобля за семь дней, почти без боя. Капитуляция местных частей вермахта была принята французским командующим Юэ, бывшим военачальником Веркора. Признавая это экстраординарное достижение, генерал Патч попросил Фрэнсиса и Кристину выступить в качестве его группы связи с силами Сопротивления в регионе.
Исход вторжения больше не вызывал сомнений, в первую очередь у нацистов. Фрэнсис и Кристина колесили по дорогам на джипе с открытым верхом, мимо сгоревшей и брошенной военной техники. Никто из французов, охранявших колонны с сотнями заключенных, которые встречались на пути, не встречал угроз от вражеских частей, движущихся в другом направлении, и не было никакой информации о перемещениях войск в районе крупных городов на их маршруте. Примерно за две недели французская секция Вспомогательного женского корпуса с базы Мэссингем, которая пела «Марсельезу» в Алжире, когда первые союзные войска высаживались на юге Франции, направлялась к взорванной бомбой взлетно-посадочной полосе в городе Экс-ан-Прованс. Отсюда они переехали в Авиньон, новый штаб международных сил. «На протяжении всего маршрута нас постоянно останавливали взволнованные группы бойцов Сопротивления, большинство из которых были вооружены пестрым набором оружия, и все готовы были стрелять, если ответы вызывали у них подозрение», – отметила одна из служащих Вспомогательного корупса. «Это был потрясающий прогресс» [73]. Но для Фрэнсиса и Кристины непосредственые действия во Франции закончились, и они знали, что их собственное тесное партнерство также скоро уйдет в прошлое.
Приехав в радостный, освобожденный Лион, Кристина была рада встретить старых друзей, в том числе Джона Роупера, который все еще был глубоко влюблен и счастлив видеть ее целой и невредимой, и Питера Сторрса, который описал ее как «очень привлекательную, в стиле поджарой борзой» [74]. Даже Сильвиан Рэй была там, получив свободу и снова ухаживая за ранеными партизанами из Веркора. Несмотря на долгие летние месяцы работы под открытым небом, бледная кожа Сильвиан казалась нетронутой солнцем, но у нее появилась «грустно-насмешливая улыбка», столь характерная для многих ветеранов Сопротивления [75]. Теперь она со смехом подметила, что Кристина и Фрэнсис прибыли на машине с номерным знаком «М15» – как британская разведка МИ5. Но многие друзья не могли присоединиться к ним, и оттого праздники были неизбежно смешаны с печалью. Габбинс подсчитал, что одно только Сопротивление потеряло 24 000 человек, но, сидя у себя на Бейкер-стрит, он пришел к точному выводу, что «Франция вернула себе душу» [76].
«Были вечеринки, – вспоминал Фрэнсис, – но это был не
Сорок восемь часов спустя Кристина, Фрэнсис, Соренсен и Филдинг вошли в отель «Бристоль» в Париже для допросов. Стремясь вернуть французскую национальную гордость, де Голль потребовал немедленной репатриации британских офицеров УСО и поставил силы Французской домашней армии под свой контроль. Роупер уже выехал на север на мотоцикле. Филдинг был отправлен обратно в Грецию [102] . Соренсен возглавил разведку города, а затем стал мэром Алжира. Полковник Целлер, сражавшийся вместе с Фрэнсисом и Кристиной в Веркоре, стал военным губернатором Парижа. Кристина и Фрэнсис остались в столице на несколько дней, встретиться с друзьями и товарищами. «Париж наслаждался быстрым возрождением своей прежней идентичности. Там царили… искры радости и веселья, которых парижане давно не знали», – писала Лора Фоскетт, бывшая каирская подруга Кристины, которая теперь тоже оказалась в столице Франции [80]. Но хотя Париж «казалось, был полон экс-шпионов», Фоскетт быстро поняла, что Кристине трудно приспособиться к состоянию мира. «Она приехала в Париж в поисках новых любовников и приключений», – предположила Фоскетт, очевидно, несправедливо, со смесью восхищения и сочувствия [81].
102
Позже Ксан Филдинг вернулся в Д инь в качестве консультанта фильма Билла Стэнли Мосса «Ночная засада». Когда съемочная группа обнаружила, что их гостиница находится рядом со зданием, где допрашивали Филдинга, они сразу же предложили и ему переехать. Филдинг отшутился, сказав, что был рад вернуться при столь изменившихся обстоятельствах. «Потребуется бутылка шампанского», – ответил Дирк Богард. См.: Daphne Fielding, The Nearest Way Home (1970).
Однако Кристина не была в тупике. Непосредственный трепет тайной борьбы, может, и закончился, но теперь они с Фрэнсисом хотели составить отчет о поддержке, которую члены сети «Жокей» оказали Сопротивлению, информацию, которую во время войны нужно было держать в секрете даже внутри их собственного сообщества. Они также начали распределять средства УСО среди семей и вдов тех, кто работал с подразделениями УСО и изначально не имел права на французскую помощь. Позже Фрэнсис вернется во Францию с миссией «Справедливость», чтобы обеспечить полное признание и поддержку семей тех, кто помогал Сопротивлению. Он также пытался помочь передать отчет по делу Пьера Агапова, его бывшего заместителя, который столкнулся с судебным преследованием за то, что выдал информацию под пытками, он помог Альберу, своему радисту, найти его жену и дочь, которые пережили заключение в концлагерях.
Багодаря тому что бывшие участники Сопротивления, наконец, могли говорить открыто, Фрэнсис внезапно оказался официально признанным великим человеком, а Кристина, его помощница, – «великолепной женщиной» [82]. Никто из них не искал и не желал такой похвалы, но для многих Фрэнсис был братом или дядей, и перед ним были открыты все двери. Он был глубоко тронут и поддерживал тесные контакты с семьями, с которыми когда-то работал, а позже поселился на юге Франции* [103] . Однако Кристина не разделяла чувства принадлежности или близости, которое переживал Фрэнсис. Во Франции их связывало нечто особенное, невероятное, и впоследствии она всегда ценила его дружбу. Но празднования освобождения, множество маленьких ужинов, приемов и похвал, которые они получали на месте, обозначали все большую разницу между ними. Для народа Франции и, в некоторой степени, даже для самого Фрэнсиса имело значение то, что Кристина была женщиной большой решимости и смелости. Ее очаровательный акцент, возможно, был польским, она могла быть ирландкой, британкой или даже француженкой; ее действия полностью вышли за рамки ее гражданства. Но для Кристины она сама, ее решимость и мужество были польскими. И для нее война была далека от победы.
103
Фрэнсис поддерживал связь с ветераном Веркора Даниэлем Юйэ, чей отец был для него «как брат», и каждый год посылал ему бутылку бордо «Дон Шевалье Юйэ». Даниэль вспоминал, что в своем последнем письме Фрэнсис называл себя французом, «он не был с нами иностранцем. Он считал себя французом». Фут упомянул, что в какой-то момент Клод Ренуар подарил Фрэнсису одну из картин своего деда, хотя дочь Фрэнсиса, Джоанна, не слышала об этом.