Шпионы «Маджонга»
Шрифт:
— Девять сверху!
— Да? Скажи мне, пожалуйста, Ху Чуанмэй, что это значит?
Старая женщина запела:
Девять сверху. Одного не коснется возрастание. Кто-то превосходит его. Его сердце непостоянно. Опасность.Она опять заговорила нормальным голосом:
— Линии говорят об измене, отчуждении и утрате, Папа. А также: настало время возмездия.
—
— Не стоит. Теперь я могу идти?
— Можешь-можешь.
Старуха поднялась на свои изуродованные ноги — две хрупкие, давно искалеченные лапки — и поковыляла из комнаты. Сунь Шаньван подождал, пока потайная панель скользнет на место и спросил:
— Что мне делать, Папа?
Но старец продолжал сидеть молча, глядя сквозь своего заместителя вдаль. Потом он поднял руку, и Сунь замер в ожидании.
— Ха!.. Кости, книга… пожалуйста, убери их на место, Сунь Шаньван.
Заместитель начальника Центральной разведки подавил реплику, готовую сорваться с его губ, и молча повиновался. Вернувшись к столу, он сказал:
— Папа… между Чжао и КГБ есть какая-то связь. И ведь это КГБ пытался ликвидировать Томаса Юнга и его внучку. Я уверен в этом.
— Возможно.
— А кто еще это мог быть? Покушение осуществляли подонки, которых используют русские. Другие подонки этих русских заблаговременно известили нас об этом. Откуда бы еще узнали об этом те, кто сообщил нам о покушении, если бы за всем этим не стояли русские?
— Русские хорошо умеют это делать. Но — зачем?
— Я не могу объяснить это.
— Хм-м. Мы должны обеспечить безопасность Томаса Эдварда Юнга.
— Меры уже приняты.
— Но, Папа… предположим, что Чжао связан с русскими. Предположим, что он связан с ними уже давно, еще до того, как Тан стал работать на нас. Что тогда?
— Ты думаешь о бумажке, которую девушка видела в Сингапуре?
— Да. Тот листок бумаги, который Вэй Шаша нашла в сейфе и на котором была написана фамилия Чжао. Какие дела могли быть у него с Таном, а?
— У Хризантемы много интересов, Сунь Шаньван.
— Но время! Здесь слишком уж много совпадений. Почему Чжао летел в Сингапур на том же самолете, что и Саймон Юнг?
— Чжао может летать куда ему угодно.
Сунь в отчаянии воздел руки.
— Папа, пожалуйста!
И тут во внешние двери раздался стук. Сунь нетерпеливо крякнул и пошел открывать.
— Что?! — выпалил он в лицо молодому сотруднику, стоявшему за дверью.
— Радиограмма из Чаяна на аварийной частоте. Заместителю начальника. Статус «молния».
— Давай ее сюда. — Сунь выхватил листок бумаги из рук курьера и быстро пробежал текст глазами.
Старик повернул голову в сторону Суня и спросил:
— Что случилось?
— Прошу прощения, Папа, текст слишком длинный. Можно, я прочитаю его вам?
— Пожалуйста.
Сунь Шаньван начал читать медленно, но очень скоро принялся частить и запинаться. Закончив, он сорвал очки с переносицы и вытер лоб. Его била дрожь. Только когда прошла целая минута, он надел очки и коротко спросил:
— Какие будут распоряжения?
Но старик продолжал молча смотреть в пространство, и, хотя за окном сквозь темень уже начали пробиваться первые предрассветные проблески света, они не могли разогнать тьму, продолжавшую сгущаться, проникнув в каждую извилину старого мозга. И тут даже Сунь Шаньван, при всей его прозорливости и уме, был вынужден признать поражение.
Глава 26
День свадьбы выдался не только сухим, но и безоблачным. В половине седьмого легкий предутренний туман рассеялся, и стало ясно, что день будет жарким — на небе не было ни облачка.
Саймон очень осторожно отодвинул край занавески, закрывавшей окно в комнате Цю, и выглянул наружу.
— Все тихо, — пробормотал он.
В комнате было жарко и душно. Цинцин лежала на соломенном тюфяке, в полусне мотая головой из стороны в сторону. Ее истощенный мозг и во сне не мог отдохнуть — женщину мучили кошмары. Цю был привязан к креслу в ногах кровати. Он сидел лицом к Саймону. Он не спал и поминутно стискивал подлокотники кресла, вне себя от злости, пытаясь разорвать веревки, стягивавшие его. За всю ночь он ни на минуту не сомкнул глаз, не сводя их с Саймона. Сейчас, когда первые лучи солнца пробились сквозь тонкую занавеску, ему, казалось, полегчало. Однако напряжение бессонной ночи сказывалось. Оно без труда читалось в его ввалившихся щеках, в каплях пота, катившихся по лбу, в злобном взгляде его лихорадочно горевших глаз.
Джинни сидела на стуле, придвинутом к двери. Двумя руками она держала тяжелый револьвер, направив его на Цю. Из четырех человек, находившихся в комнате, она выглядела наиболее уставшей. Когда Саймон отвернулся от окна, она сказала:
— Я думаю, тебе лучше выйти, или они что-то заподозрят.
— Я не хочу оставлять тебя одну с ним. — После событий прошлой ночи он знал, что жена не сумеет заставить себя нажать спусковой крючок.
— Я могу побыть здесь еще некоторое время.
— Да? Но ведь пройдет много часов, прежде чем в Пекине примут какое-то решение. Цю Цяньвэй привязан, он не может двигаться. Мы будем здесь, когда ты вернешься. — Джинни догадалась о невысказанных опасениях своего мужа и вспыхнула. — В следующий раз я уже не проявлю слабости!
Она встала, следя за тем, чтобы ствол револьвера все время смотрел точно в грудь Цю, и отодвинула ногой свой стул. Саймон положил ладонь на руку своей жены, но этот его жест не вызвал никакой ответной реакции с ее стороны. Как только он закрыл за собой дверь, он услышал, как Джинни снова пододвинула стул на место.