Шведская сказка

Шкваров Алексей Геннадьевич

От Ревеля донесение пришло будто шведский флот объявился. Правда, ложное оказалось. Не военные корабли, а купеческие. Спренгпортен почти каждый день при дворе появлялся. Указывал на Кронштадт, как цель нападения Густава. Екатерина велела привести Кронштадтскую крепость в оборонительное положение. Срочно запросила к себе карты Финляндии и долго рассматривала их. Хмыкнула раздраженно:

– Пришло время обдумывать и дурачества кузена своего, дабы после лоб он себе на всяком пункте разбил.

Напряжение нарастало. Разумовский в Стокгольме подал министру иностранных дел графу Оксенштерне записку от лица императрицы, уверяющую в миролюбии.

Густав вспылил! Почему? Да по той причине, что в записке обращались не только к самому королю, но и «ко всем, кои участие в правлении имеют». То есть, к дворянству, настроенному оппозиционно к Густаву. Ничего удивительного нет в том, что король увидел здесь оскорбление для себя лично. Если уж хотели любым путем добиться сохранения мира, то нужно было быть поделикатнее. А так получилась провокация! Завуалированная, но провокация. Вряд ли идея исходила от самого Разумовского, постаравшегося вдобавок и опубликовать воззвание императрицы в газетах Стокгольма, что вызвало дополнительную вспышку гнева взбудораженного Густава. Ведь сама Екатерина заявляла, чувствовалось, что горячность берет вверх:

– Надобно быть Фабием , а руки чешутся, чтоб побить шведа! Эх, нет рядом князя Григория. Он бы в пять минут разрешил что надлежит делать. Терпеть, али нет!

12 июня королевский церемониймейстер Бедоар вручил Разумовскому ответ короля:

– За оскорбление его величества короля Швеции столь непристойным и противным изъявлением, которое не может исходить от русского двора, графу Разумовскому предписано, не имея более никаких сношений со шведскими министрами, выехать из страны, не позже чем через неделю!

Разумовский поклонился в ответ и сухо заметил:

– Поскольку я являюсь подданным российской короны, то не могу, согласно желанию короля выехать из Стокгольма, до получения разрешения со стороны моей императрицы.

***

Густав сидел в своем любимом кабинете, точнее сказать не сидел, а лежал. В уголке, в маленькой нише, была установлена почти детская кровать, где король любил поваляться, за серебристыми портьерами, отдыхая от трудов государственных и размышляя о судьбах вселенной. Именно здесь, в укромном уголочке рождались его самые смелые постановки, здесь он продумывал сюжеты своих пьес. Вот и сейчас, нахмурив брови, Густав размышлял о том, какую эффектную провокацию нужно осуществить на русской границе. Как это должно быть красиво, ибо зритель тогда верит драматургу и актерам, когда все достоверно, и главное, главное это мелочи, детали, костюмы и игра. Игра не вызывающая сомнений. Король поднялся рывком с кровати, наклонился к изящному круглому столику-секретеру, стоявшему рядом, порылся в ящиках:

– Вот оно! – торжествующе произнес, доставая рукопись пьесы «Алексей Михайлович и Наталья Нарышкина», последнее его произведение, с таким успехом прошедшее на сцене стокгольмского театра. – Костюмы были великолепны. Армфельд! – крикнул Густав.

В кабинет проскользнул любимчик короля.

– Я здесь, ваше величество!

– Дружище, разыщи мне портного.

– Портного? – удивился Мориц. – Какого портного? Королевского? Вы хотите заказать ему костюм? Посмотреть ткани?

– Нет-нет, Мориц. Костюм, да! Но не мне. Костюмы потребуются не твоему королю. – Речь Густава была сбивчивой, видно было, что король на ходу придумывал сюжет нового представления, и его мысль была еще туманной, без четких очертаний. – Найди мне,

Мориц, того самого портного, что шил костюмы для моей пьесы «Царь Алексей Михайлович и Натали Нарышкина».

Армфельд давно привыкший к чудачествам короля ничему не удивился и тут же отправился на поиски требуемого лица. Впрочем, сыскать его труда не представляло. Спустя час испуганный Линдгрен, портной Королевской оперы, предстал перед своим сюзереном. Король был настроен благодушно:

– Присядьте, мой дорогой Линдгрен. – И плавным жестом указал портному на изящное небольшое кресло рядом с собой. Тот присел на краешек, стараясь даже не дотрагиваться до подлокотников. Заметив, что портной на коленях держит подушечку с булавками, иголками, портняжным метром и прочими приспособлениями его ремесла, Густав заулыбался:

– Нет-нет, мой дорогой Линдгрен, - показал на булавки, - вам не придется снимать мерку с вашего короля.
– Лицо портного выражало недоумение. – Я пригласил вас просто побеседовать! – Физиономия Линдгрена еще более вытянулась. О чем король Швеции может беседовать с простым портняжкой. Но Густав продолжал:

– Я очень доволен теми костюмами, что вы подготовили для моей пьесы на русские темы.

– Ваше величество… - портной вскочил и поклонился королю.

– Сидите, сидите! – поморщился Густав. Он обдумывал предложение. – Я решил вознаградить вас.

– О, ваше величество!

– Я думаю, что вы достойны быть… ну скажем… директором моей Оперы.

– Ваше величество, я всего лишь недостойный ваш слуга! – портной был готов упасть в ноги королю.

Густав уже не обращал внимания на эмоции портного:

– У меня есть к вам одно, но очень деликатное поручение, которое должно остаться в безусловной тайне для всех.

– Я исполню все, что прикажет ваше величество. – Всем своим существом Линдгрен старался продемонстрировать преданность Густаву.

– Я не сомневаюсь в этом, мой дорогой. Но я не совсем правильно выразил свою мысль. То, что я хочу поручить вам, в тайне остаться не может. Секретом будет предназначение тех костюмов, что вы сошьете.

– Костюмов? – портному почему-то показалось, король хочет воспользоваться им самим, а не его ремеслом.

– Конечно, костюмов! А что здесь странного? – пришла очередь удивляться Густава. – Ведь вы ж портной?

– Да, ваше величество. Портной Королевской Оперы.

– Вот вы им и останетесь. Суть моего поручения заключаться будет в том, что вам должно будет выкроить и сшить двадцать, нет лучше тридцать русских солдатских мундиров, для моей пьесы про жизнь русских царей. Мне пришла мысль немного поменять сюжет и кое-какие мизансцены.

– Мундиры русских стрельцов, ваше величество? – немного поправил короля портной. – Насколько я помню ваша пьеса о временах царя Алексея Михайловича. У русских армия состояла тогда лишь из стрельцов и казаков. Полков солдатского строя у них не было. Только царь Петр стал шить мундиры, причем нашего, шведского образца.

– Да я помню! – резко ответил король, недовольный, что кто-то намекнул ему на собственную промашку. – Значит, солдатские мундиры отпадают. Иначе, тайное станет явным. Зачем, спрашивается королю шить мундиры русских солдат. – Подумал про себя Густав. – А вот казаки! – его осенило. – Казаки… одно это слово до сих пор наводит ужас на моих поданных. Их ужасающие набеги на Финляндию, да даже здесь, на побережье Швеции, их шайки грабили и насиловали шведов. В сказку о казаках поверят все!