Сибирский папа
Шрифт:
Я зашла за небольшую перегородку и быстро переодела блузку.
– Я хотел бы, чтобы ты жила с нами, – негромко сказал отец.
Я думала, что ослышалась.
– Что?
Я вышла из-за перегородки.
– Не хочу, чтобы ты уезжала. У нас тоже есть университет. Слабенький, конечно, но, может, ты все-таки переведешься? Смотри, как тянется к тебе Йорик. Места у нас много.
Я молча смотрела на отца. Зачем он это говорит? Ведь это невозможно. Наверное… Мои родители, я их люблю… Моя учеба в самом лучшем вузе страны. Наконец, его жена, которой я точно не очень понравилась и буду мешать.
– Я не знаю.
– Вот и я не знаю. – Отец улыбнулся, поцеловал меня в висок. – Тебе идет. Ты красивая, хоть и не похожа на Валю.
–
– Да что тут казаться!.. – Отец почему-то вздохнул. – Моя копия. Это удивительное чувство, не подберешь слов.
Мы с Йориком ждали отца у ворот. Йорик рассказывал мне о чем-то совершенно непонятном, какой-то компьютерной игре, а я, даже не пытаясь вникать, быстро отвечала на сообщения Гены. Пережив мой совет забыть о злом ветре, который истрепал ему всю его трепетную душу и нежное сердечко, он с новой силой принялся атаковать этот ветер, выйдя на него со своей маленькой невидимой шпажкой, которой он обычно размахивает, вступая в бой со второй фразы.
Гена начинает мирно и издалека: «Привет, как ты спала?..» А дальше, если я не отвечаю, смущаясь, что во сне я с ним целовалась (Да! Да! В жизни мы с Геной ни разу не поцеловались, но он очень любит письменные разговоры на эту тему…), или хотя бы не пишу ему, что проснулась и думала, что он лучше всех на свете, что я хочу целыми днями на него любоваться, его слушать, восхищаться им, он начинает атаку. И потом еще удивляется, почему я иногда по полдня ничего не пишу ему в ответ. А как отвечать на вопрос: «Неужели ты не понимаешь, как мне тяжело, когда ты не отвечаешь на мои вопросы?»
Сейчас на вопрос «Ты что, не понимаешь, как мне тяжело, когда ты вдруг исчезаешь?», я односложно ответила: «Понимаю» и послала ему рисованного котенка, упитанного, хохочущего, чем-то очень похожего на моего любимого Антипа. Антип и Рыжик… Я вообще о них забыла, ни разу не спросила папу, как они. И что, я смогу уехать от своих ненаглядных питомцев? Или возьму их сюда? Надо спросить у отца, просто так, не планируя переезжать. Теоретически – они бы взяли жить еще и моих животных? Интересно, заметили бы мои родители отсутствие наших питомцев дома? А мое? Ведь папа никогда не бывает таким заботливым и взволнованным, как в эти дни, когда я улетела на другой конец страны. Обычно они не знают, где я, что я, с кем, ела ли… Может быть, потому что я всегда вечером прихожу домой, трезвая, с хорошими оценками и здоровыми, правильными мыслями, от меня не пахнет сигаретами и мальчиками?
Отец выехал из подземного гаража на сверкающем темно-синими боками огромном внедорожнике с устрашающей мордой и огромными колесами.
Открыв окно, отец весело помахал нам рукой:
– Запрыгивайте, дети мои! Ну, Машенька, как тебе наш трактор?
– Впечатляет… – Я подсадила Йорика на заднее сиденье, а сама села рядом с отцом. Мне хотелось всё время быть ближе к нему. Наверное, это называется зов крови. Ведь существует это странное и очень древнее понятие, никто особенно не вдумывается, почему наши предки так назвали тягу к родному человеку.
– Необходимая вещь в наших местах, такой вездеход. А тебе какую машину купить? – без перехода спросил он. – У тебя же нет своей машины?
– Зачем она мне? – удивилась я.
– Как зачем машина? Чтобы не ездить в общественном транспорте, не стоять на остановках, не давиться в толпе… Ты просто скажи, какие тебе нравятся – большие, средние, легкие, спортивные или, может быть, наоборот, внедорожники? Есть где парковать около дома?
– Кажется, есть. Только мне не нужна…
– Так, – отец погладил меня по руке, останавливая, – не будем о прозе жизни. Что об этом говорить? Возьмем сегодня и купим машину, в салон съездим. Ты водить умеешь?
– Да.
В прошлом году летом на даче папа неожиданно взялся учить меня водить. Я не очень
– Умеешь водить? – удивился отец. – Это неожиданно. Хорошо, давай я расскажу о человеке, к которому едем. Ты видела портреты у нас на лестнице? Это он писал. И большую картину у тебя в комнате тоже. Я однажды встретил его, он сидел со своими картинами у монастыря, я сначала даже не понял, что эти работы имеют к нему отношение. Решил, что человек продает чью-то старую коллекцию. Стал что-то его спрашивать, а он отвечал неохотно, как будто и продавать ничего не хотел. Сам выглядел очень плохо, был похож на нищего, и картины как-то совсем с ним не вязались. Солнечные, с яркими свежими красками, невероятно позитивные. И практически в каждой, знаешь, есть такое удивительное свойство – вот как бывает утром, летом, когда встаешь в первый день отпуска, хорошо выспавшись, у тебя впереди – неделя или две путешествий, отдыха, новых впечатлений, удовольствий, наконец; ты полон надежд, ожиданий…
Я внимательно слушала отца. Он так искренне всё это рассказывает, так заинтересованно. Как удивительно, что он любит живопись, искусство, глубоко его понимает, что у него такая чуткая душа.
– А сам художник, – продолжал отец, – был помятый, потухший, неразговорчивый. Чем дольше я смотрел на картины и приставал к нему с расспросами, тем труднее мне было поверить, что это его работы. Купил сразу несколько штук, дал денег больше, потому что видел – он непьющий, совершенно вменяемый, тут что-то другое. Хотел взять его номер телефона, но он сказал, что не пользуется телефоном. Я уехал – решил, чудак, картины точно не его. Потом пытался что-то найти в Интернете про автора картин – потому что на каждой было написано «Н. Анисин», вроде нашел, есть такой художник или был, окончил Суриковское… Пару-тройку картин его нашел, фотографию даже одну старую, групповую, их курс, человек двадцать, но его на этом фото я не смог узнать. Картины я повесил в офисе и дома и, знаешь, смотрю на них – как будто жизненной силы прибавляется. И всё не выходит у меня из головы тот человек, который их продавал. Йорик, телефон убери! – Отец посмотрел в зеркальце заднего вида на сына. – Тебе тоже полезно послушать, что бывает с людьми. Приходили тут его друзья из класса, мальчики в основном, на день рождения, я посмотрел, послушал, как они говорят – ужаснулся. Йор по сравнению с ними – древнегреческий оратор, да, Йор? Слова не связывают, говорят без глаголов, не могут ничего сказать, лицами, руками показывают, спрашиваешь у них что-то, а они отвечают: «Э-э-э…», быстро находят в телефоне нужную картинку и показывают ее тебе.
Я засмеялась:
– Не переживай, у нас некоторые мальчики МГУ оканчивают и так же общаются. Никто лучше не расскажет о твоих эмоциях и мыслях, чем рисованный лисенок или «сэр кот».
– А девочки?
– По-разному. Есть совсем неразвитые, всё обучение мимо идет.
– Даже на таком научном факультете, как у тебя?
– Даже у нас. А всякие пиарщики-политологи и подавно. Можно учиться, не учась. Университет заинтересован в платных студентах, а если кого-то и выгоняют, кто уж окончательно наглеет, не ходит на занятия и не сдает экзамены, то это не меняет общей картины.