Сильная и независимая
Шрифт:
— Пошла ты! — уходя, Сёма нарочно переворачивает парикмахерский столик. На пол летят расчески, банки, склянки и новенький Дайсон. На грохот сбегается весь салон.
— Я еще вчера заметила, — шепчет мне на ухо Даша — еще одна визажистка. — Но думала, может, показалось.
— Нет, — вздыхаю я. — Маш, быстро звони Степной. Возможно, она сможет выйти. Если нет — всех по списку. И размещай объявление об открывшейся вакансии.
— Вот же дурак. Не живется спокойно… — причитает мастер маникюра.
— Ну что уж. Шоу маст гоу он. Возвращаемся
Из-за Сёминого демарша у нас творится настоящий дурдом. Мы, конечно, выкручиваемся, сделав некоторые рокировки состава, и чтобы залатать дыры, мне самой приходится взять часть клиентов. Ситуацию несколько скрашивает радость барышень, которые и мечтать не могли, что их накрасит сама Юля Мо. Улыбаясь им, я испытываю довольно смешанные чувства — и радость, и тоску, и необъяснимую грусть от воспоминаний о тех временах, когда я только начинала свой профессиональный путь. Сколько с тех пор сделано — страшно представить.
Эдик звонит в седьмом часу, когда я, закрутившись, уже и думать о нем забыла.
— Привет. Ты почему не забрала детей с тренировки? — наезжает сходу.
— Меня никто не просил. Ты же с ними живешь, значит, эти моменты теперь на твоем контроле.
— Что за бредни? Ты их мать!
— А ты отец. Если тебе нужна моя помощь — пожалуйста, предупреждай заранее, чтобы я могла подстроить свой график. Ты ничего не сказал — я полагала, что вы без меня справляетесь.
— Мы справляемся!
— Тогда какие ко мне вопросы?
— Юля!
— Послушай, я на работе. Мне неудобно говорить.
— Ладно! — рявкает Моисеев. — Я заберу их сам.
— Вот и славно. Как освобожусь, скину тебе «рыбу» мирового. Если тебя все устроит, завтра подам заявление.
— Какое заявление?
— На развод. Ну все, Эдик, пока… У меня правда по горло дел.
Глава 5
— Ну, что? Ты посмотрел?
— И тебе здравствуй, Юля… — иронизирует Моисеев.
— Извини, — вздыхаю я, тревожно косясь за спину. Вчера мы как-то выкрутились, сегодня тоже пока справлялись. Вот, я даже выкроила немного времени на звонок в промежутке между клиентками. А там, глядишь, и вовсе освобожусь, весна — не самое жирное время в нашей профессии. — У меня на работе дурдом. Сёма опять сорвался — вся запись псу под хвост.
— А я уж думал, ты спецом нам жизнь портишь, — хмыкает Эдик, опрокидывая меня в реальность. А ведь по привычке делясь с ним своими проблемами, я будто вернулась в прошлое, где не было ничего — ни того разговора, ни Эдькиных признаний в любви другой, ни моего переезда, ни судов… Твою ж мать!
— Даже так? — усмехаюсь я. — Хорошего же ты обо мне мнения.
— Юль, ты с детьми не виделась с тех пор, как ушла. Я уж молчу о том, что ты не забрала их с тренировки.
— Я ушла? Моисеев, ты вконец охренел?!
— Вот только не надо, Юля? Тебя никто не гнал в шею. Ты сама
— А с заявлением что не так? — не став тратить время на пустые пререкания, в которых мы никогда не придем к общему мнению, возвращаю нас к теме беседы.
— Зачем так спешить? — вздыхает Моисеев.
— Эдик, ты передумал разводиться?
— Да нет.
— Тогда какой смысл оттягивать неизбежное? — Молчит. Нет, я понимаю, когда вроде бы и хочется, и колется. Я же старый боевой конь. Проверенный временем, блин, товарищ. А там… Все незнакомое да. Оттого и боязно. Неизвестность — она ведь всегда страшит. Наверное, Эдик достоин уважения хотя бы за то, что ему хватило сил шагнуть в эту бездну. На его месте далеко не каждый решился бы. — Тебя по разделу имущества все устраивает? Алка вроде бы учла твои пожелания. Спорных активов у нас нет.
— Да, там все в порядке, — соглашается нехотя.
— Ну, тогда я подаю заявление, да?
— Подавай. Детей заберешь с трени хотя бы сегодня? — не упускает возможности меня пнуть.
— Я забирала их, Эдик, все пять лет, что они занимаются.
— Ладно, Юль, извини, — сдувается он. — Я просто немного в ахуе. Никто тебя ни в чем не обвиняет.
Еще бы он обвинял! Я была прекрасной женой. Или нет? Что я упускала?
— Как Бакс?
— Нормально. Извозился в дерьме на прогулке.
— Ох… За этим нужно следить.
— Я уже понял. Ну, давай… Увидимся вечером.
— Ага. Пока. Ты его хоть помыл?
— Нет, блин, так оставил.
В трубке раздаются гудки. Отвожу телефон от уха, пожав плечами. Зря он. Я хотела как лучше. В конце концов, откуда им знать, что делать, если они никогда этим не занимались? Все я, да я.
Отзваниваюсь Рындиной, давая добро на подачу заявления в суд. Оказывается, сейчас даже это можно сделать виртуально. Со своими чувствами по этому поводу разобраться не успеваю. В коридорчик заглядывает администратор:
— Юль, вас уже пять минут ждут.
— Ох, бегу…
Быть может, меня спасает именно занятость. Потому что когда я подъезжаю к арене, на которой тренируются сыновья, меня захлестывает тоска. Вытянув шею, вглядываюсь в лица снующих туда-сюда ребят. Волнение душит. Как они себя поведут? Что скажут? Как объяснят свое поведение? И вообще, посчитают ли нужным что-то мне объяснять?
Интересная, конечно, история получается. Вот живешь ты, живешь… С таким трудом беременеешь, носишь их под сердцем девять месяцев, раздуваешься и отекаешь, потом сидишь под реанимацией, потому что они рождаются слишком маленькими, через боль, слезы и маститы налаживаешь грудное вскармливание, не спишь ночей, гуляешь с ними и в дождь, и в снег, развозишь по кружкам, учишь буквы, готовишь их любимые блюда, параллельно строя свою карьеру, чтобы они тобой гордились, а как чуть что-то идет не так… Это все будто бы не учитывается. Ну, было и было. Что ж теперь? А мы все равно, знаешь ли, останемся с папой.