Симфония времени и медные трубы

Юренев Юрий

Но Сибиряков был спокоен, и весьма хитрая улыбка блуждала на его лице.

Сенский вынул платок из раструба и внимательно начал его рассматривать. Но… платок был девственно чист. На нём не было ни пятнышка. Затем Сенский, как бы мимоходом, между делом, даже разговаривая о чём-то с Сибиряковым, снял трубу, затем баритон, тромбон и тоже, будто бы машинально, по инерции, слазил и в их раструбы платком. Платок продолжал быть чистым.

– Молодцы! – в конце концов сказал он. – Очень хорошо. Инструментарий этот, по совести говоря, конечно, давным-давно надо бы в утиль сдать, выношенный, старый, но… время… время… других пока нет, поработаем на этих! Делать нечего!

– Так

точно! – поддакнул Егоров. – Уж и то радость, что эти-то удалось достать!

Потом Сенский поинтересовался списками личного состава, планами, расписаниями и, наконец, дошёл до журнала учёта игр.

– Многовато играете! Очень даже многовато! Балуете, товарищи, людей! Это что же? Рота, какая-то там рота, проводит строевые занятия, а вы оркестр выводите для роты? Это излишний шик! Это, прямо скажу, ненужная роскошь! Прямое излишество! Ну, я понимаю, батальон, да и то ещё надо, чтобы батальонный командир попросил вас, товарищ Егоров, лично. Ваше дело – вся часть. Вышел командир части, вышел и оркестр. А это! Ай, батюшки! И в столовой чуть ли не каждый день. И в клубе. И разводы караулов ежедневно! Да вы что?

– А как же иначе? – недоумённо спросил Егоров. – Эта рота плохо пошла на смотре. Командир части был очень ею недоволен. А люди в ней такие же хорошие, как всюду. Надо бы ей помочь. Вот мы и помогли. Они научились ходить под музыку, научились поднимать ноги, научились поворачиваться, у них осанка появилась! Доброе дело сделали. В столовой играем? Это же удовольствие для людей. Что они здесь видят? Что слышат? Для них и наш оркестр – праздник. Если мы хоть на двадцать минут улучшим настроение человека, и то большое дело. А развод? Знаете, какой у нас огромный караул? Невозможно без оркестра. Их надо обязательно с оркестром на посты проводить! Нет, играем мы в норму и всегда с пользой.

– Как? Старшина? – повернулся он к Сибирякову.

– Играем мы, товарищ интендант, столько, сколько положено! Не по приказу положено, а по человечеству. Для людей, для своих же товарищей. Облегчаем, так сказать, их обязанности. И, опять же, никаких жалоб от музыкантов не поступало. Сознательно играют! Понимают положение.

– Это, конечно, очень хорошо. Это, прямо скажу, отлично! – засоглашался Сенский. – Вот в городских-то гарнизонах – там как раз наоборот норовят! Поменьше бы игр, поменьше бы на воздухе!

– Но там ведь в основном сверхсрочники. У них другое в голове, дом, семья! – вставил Сибиряков.

– Верно, верно! – согласился Сенский. – А теперь, товарищ Егоров, хорошо бы послушать оркестр. Давайте начнём со строевого репертуара. Дайте командиру одеться, и с инструментами выйдем на воздух.

Егоров дал распоряжение Сибирякову, и через несколько мгновений оркестр был уже построен на аллее недалеко от дома.

Строевой подготовкой Сенский остался доволен. После этого он распорядился, чтобы оркестр прошёл с игрой. Оркестр прошёл, исполняя один из маршей.

– Да! Конечно, очень заметно, что нет большого барабана! – заметил Сенский. – Ну, ещё один раз!

Оркестр прошёл ещё раз, с другим маршем. После этого Сенский отошёл от оркестра и обратился к Егорову:

– Ты не будешь в претензии, если я кое в чём поправлю твой оркестр?

– Пожалуйста! Буду только благодарен.

Сенский подошёл поближе к оркестру и начал говорить:

– Вы молодцы! Всё у вас хорошо. И порядок, и работа ваша. Но есть одно, в чём я хочу вам сейчас же помочь! Играете вы хорошо. Смотрите, какие у вас старые заигранные инструменты, ведь это, скажем прямо, лом! Утиль! А звучит стройно, значит, строем вы

занимаетесь вплотную. Хорошо звучит аккомпанемент. Очень полные получаются аккорды. Это правильно. Но есть одна беда! Марши вы играете «по-граждански». И это понятно. Ваш дирижёр – настоящий дирижёр, мастер, но не военный и не знает ещё изюминки исполнения строевого марша. А вы, хоть и служили в военных оркестрах, да уж давно это было, и тоже позабыли, в чём тут соль. Давайте-ка сыграем сейчас, ну хоть вот этот марш, и поставим с вами акценты, особенно на концах вольт. И не так, чтобы кто-то один отчеканил все восьмушки и шестнадцатые, но весь оркестр, весь аккорд. И посмотрим, что получится из этого.

Он поднял руку, начал марш и в том месте, где фраза, музыкальная фраза, по всем правилам должна смягчиться, чтобы возникнуть в своём повторении или в начале новой фразы, наоборот, усилил звучность и твёрдо поставил точку на слабой доле такта. Егоров с изумлением слушал и отмечал, что марш играется тот же самый, но приобрёл совсем другой характер, стал твёрже, мужественнее, пожалуй, воинственнее.

А Сенский продолжал:

– Так! Вот так и играйте марши! Но – только марши. Всё остальное играйте так, как и играли. Но в маршах, вольты, только так. И ещё. Всё играть короче. У всех партий. У труб, корнетов, теноров, баритонов, басов, альтов, деревяшек. Все длительности выдерживать вдвое меньше. Конечно, кроме выдержанных нот, половинных, целых. Так. Короче и острее язык. Чеканьте! Ну-ка, давайте попробуем! – И он опять поднял руку.

Оркестр заиграл, и Егоров опять отметил, что этот штрих значительно оживляет марш. И тут уж сам подошёл к Сенскому и попросил его поиграть несколько других маршей. Сенский с удовольствием согласился и напомнил музыкантам о необходимости играть короче и твёрже, ярче акцентировать вольты, проиграл всё просимое Егоровым.

– Вам всё ясно? – спросил Сенский у музыкантов. – Если так, то идите в помещение, поиграйте для меня свои концертные вещи. Ведите, старшина, оркестр.

Егоров подошёл к Сенскому и молча, с чувством, пожал ему руку!

– Век живи – век учись! Смело и открыто говорю об этом. Спасибо, Дима! Урок ты мне дал наглядный, очень полезный и очень интересный! Конечно, только так и надо играть строевой репертуар! Я тебе очень благодарен!

– Не говори глупостей! Всегда я помогал и всегда буду помогать всем, чем могу. Я же знаю, что ты всегда был далёк от военной музыки. А уж если, по воле судеб, ты занялся ею, то я должен тебе помочь! Пойдём, поиграй мне свои вещи.

Художественной программой Сенский остался доволен вполне. Он очень искренно благодарил Егорова, благодарил музыкантов, отметил их заинтересованность в работе, их старание и рвение, пообещал найти им большой барабан, прислать ноты и строевого, и художественного репертуара, закончил же тем, что приказал поставить оркестр в положение «смирно», сам стал в такое же положение и официальным, командным голосом объявил: «Личному составу оркестра части благодарность от лица службы!»

В командирской столовой почти никого уже не было. Сенский и Егоров прошли в комнату командира части (бывшую до этого времени таинственной для Егорова), и, к своему удивлению, Егоров обнаружил там и майора Рамонова, и капитана Безродного, которые, по-видимому, их поджидали.

– Ну, садитесь, садитесь! – гостеприимно обратился Рамонов к Сенскому и Егорову. – Ну, как ваше впечатление, товарищ инспектор? Что касается нас, то мы довольны, хотя и неэтично говорить так при Егорове. Ну да ладно! Пусть знает наше мнение! Он не гордый.