Синдром счастливой куклы
Шрифт:
Затея мне активно не нравится.
Во-первых, кто-то из них обязательно покалечится.
Во-вторых, мне придется в одиночестве наблюдать за их эпичными падениями и мерзнуть, или, что еще хуже, бегать вокруг с телефоном, снимая тупые ролики для канала.
В третьих… Меня напрягает компания бритых под ноль придурков, расположившаяся на берегу пруда.
Прячу озябшие пальцы в рукава полосатого свитера, поднимаю воротник верной потрепанной куртки и разглядываю тлеющие угольки в мангале, гору мусора под
Солнце клонится к горизонту, алое небо отражается в зеркале воды, одиночество и дурные предчувствия накатывают мутной волной, и по коже пробегает озноб.
На тротуарную плитку дорожки ложится тень, кто-то загораживает мне обзор на резвящихся ребят и, чуть запинаясь, спрашивает:
— Подскажи, п-пожалуйста, куда девать пустую тару?
«Все кусты — твои…» — собираюсь огрызнуться, но вовремя опознаю Филина и еле слышно сиплю:
— Оставь тут. А за добавкой придется идти в дом.
Филин послушно ставит бутылку возле мангала, садится рядом, засовывает руки в карманы ветровки и сосредоточенно смотрит на ребят.
Кошусь на него, и в ушах звенит тишина — если подвинуться чуть ближе, можно уловить его тепло и запах умопомрачительного парфюма.
Внезапно он поворачивается ко мне. Не успеваю отвести взгляд и зависаю в воздухе — было бы очень тупо с моей стороны вкрашиться в его длинные ресницы и красивые глаза, но, похоже, именно это с треском и происходит прямо сейчас…
— Я без копейки. Не вложился, так что от добавки воздержусь, — поясняет он спокойно, но спорить отчего-то не тянет.
Краснею, как последняя дура, и вместе со мной краснеет весь берег и сад.
— Если ты на мели, зачем перевел последние деньги Юре? — лепечу, потому что переживаю за него, и это пугает до одури.
— Он сказал на стриме, что ему не на что купить сигарет.
Я тяжко вздыхаю.
Безграничная доброта и патологическое смирение — когда-то я знала такого человека. Он любил всех, кроме себя. И сейчас я словно вижу перед собой его реинкарнацию.
10
— А ты почему отсиживаешься в сторонке? — Вопрос Филина до оскомины банален, но в глазах тлеет неподдельный интерес — так смотрят, когда не все равно…
— Не умею управляться с этой штуковиной! — Изображая беззаботность, легонько поддеваю скейт носком ботинка, но отмазка не прокатывает.
— Не проблема. Хочешь научу? — Филин хитро улыбается, и в его улыбке нет и намека на флирт. Близкий человек подбадривает близкого человека.
До боли вонзаю ногти в сырую древесину и мотаю враз опустевшей головой:
— Хреновый я ученик. Не нужно. Спасибо.
Юра много раз порывался поставить меня на доску — это бы избавило его от созерцания
Потому что самый счастливый день в моей жизни — слепящая бликами гладь реки, теплый ветер, освободившаяся от снега площадь, ненадежный борд под подошвами и крепкие руки на плечах — остался в прошлом, там, где все живы и молоды.
И я боюсь, что воспоминание померкнет. Боюсь забыть… Не хочу забывать.
— Зря… — искренне сокрушается Филин и глубоко вздыхает. — Вокруг столько интересных вещей, а нам отведено катастрофически мало времени. Пока есть возможность — надо стараться успеть. Когда будем мертвыми, вторых шансов не представится.
Я кусаю губу и на миг зажмуриваюсь.
Никому не под силу понять меня и дать ответы на вопросы, но этот странный мальчик дотронулся теплой душой до моей души — замерзшей и больной. Утешил, успокоил и показал направление.
А в жизни вдруг стало одним счастливым моментом больше.
***
Долго витать в облаках не приходится — с берега раздаются громкие голоса, музыка прерывается, и все чувства ощетиниваются в тревоге.
У импровизированной рампы намечаются проблемы, и мы одновременно вскакиваем с неоструганных досок.
Несколько мужиков в спортивных костюмах подваливают к Юре и заставляют того «пояснить за патлы», ребята стоят поодаль, робко опустив глаза, а я сдавленно матерюсь.
Такая фигня происходит с завидной регулярностью. Некоторых людей в двадцать первом веке все еще остро волнует внешний вид рандомных незнакомцев, и это изрядно усложняет жизнь тем, кто выделятся из толпы.
В стремных ситуациях выручают быстрые ноги, но несколько раз случалось и огрести: все «Саморезы» из благополучных семей, никто не является бойцом ММА, предел героизма для них — залить лицо урода перцовкой и смыться.
— Сиди здесь! — Филин под горло застегивает ветровку, срывается с места и решительно направляется навстречу неприятностям.
Я подрываюсь следом, но, одумавшись, на полпути сворачиваю в дом и нахожу в потрепанном рюкзаке Ками газовый баллончик. Сжимаю его в ладони, прячу волосы под капюшоном и почти у самого берега догоняю Филина.
— Ты пидор, что ли? А че у тебя ногти крашеные? А че у тебя волосы, как у бабы? А? — Вокруг Юры кружит коренастый лопоухий уродец с ножом, а еще двое, угрожающе поигрывая кукри, стоят возле ребят и скалятся.
— Слышь, а че за штаны у вас? А это че, серьги? Оп. Еще один пидор и какая-то шмара… — Упыри искренне радуются нашему приходу и тут же переключаются на меня. — Слышь, а вы эту шкуру че, по кругу пускаете? А если мы ее пустим?