Синдром счастливой куклы
Шрифт:
Юра бледнеет, но не говорит ни слова и не поднимает головы. Все правильно — в такие моменты лучше молчать, не провоцировать и не отсвечивать, но злость пересиливает страх и здравый смысл, и я, прищурившись, смотрю в перекошенную рожу великовозрастного уродца и не отвожу взгляд.
— Че ты вылупилась, шкура? — Свиные мутные глазки сужаются и превращаются в щелки, а у моего носа поблескивает изогнутое лезвие. — Мы тебя сейчас прямо тут трахнем и закопаем. Все согласны? Все согласны!..
Ставни ближайших домов еще с осени наглухо закрыты, на другом
Ни худой долговязый Юра, ни неуклюжий Дейзи, ни щуплые Ками и Никодим не станут ради меня кидаться на нож.
— Пасть захлопни, гнида! — тихо, но четко произносит Филин, оттесняет меня плечом, щелкает носком ботинка по забытому на земле скейту и тот подскакивает почти вертикально. Он ловит доску за край и резко выбрасывает вперед. Раздается глухой удар, хруст и вой. Скейт падает в траву, а с рассеченного лба ушлепка ручьем льется кровь.
Словно в замедленной съемке Юра отталкивает от себя лопоухого, и ребята принимаются гасить его и пинать под ребра. А напарник поверженного воина замахивается на Филина, и в его руке мелькает клинок…
У меня обрывается сердце. Молниеносно выхватываю из кармана баллончик, направляю струю на уродца и жму до тех пор, пока тот не падает на колени.
Филин смачно харкает под ноги, собираясь отвесить новый удар, но Никодим оттаскивает его за ветровку и орет:
— Все, мужики, валим!
На ходу прихватив скейты и «бочонок», мы, словно табун лошадей, галопом скачем к дому, и под подошвами пружинит прошлогодняя трава.
Ками запирает ворота на огромный засов и прислоняется к ним спиной, и только тут, в тишине и безопасности, на нас обрушивается осознание: едва ли вечер закончился бы томно, если бы не Филин. Он спас наши тощие (и не очень) задницы от ножевых ранений и множества других приключений…
Ошалело пялюсь на Филина — в сумерках он похож на бога.
Он надежен, как стена. Спокоен, но решителен.
И классно сложен…
От облегчения и шока подкашиваются колени, а по щекам катятся слезы. Я счастлива, что надоумила Юру связаться с ним.
— Я впечатлена… — всхлипываю и утираю дрожащими пальцами нос. — Спасибо, Ярик!
— Я тоже впечатлен. — Его рот дергается, но за тиком расцветает улыбка. — И тебе спасибо, Элина!
— Нет, чувак, серьезно! — Юра обнимает меня за плечи, и я без сил приваливаюсь к его груди. — Ты чертов Шао Кан. Спасибо, это было мощно!
Филину поочередно пожимают руку и выражают признательность, но Никодим, скептически осмотрев высокий забор, взлохмачивает розовые волосы и снова присаживается на измену:
— Так, так… Они вернутся. Надо уезжать. Говорю вам, придурки: они вернутся, и мы тут огребем…
Мангал окончательно погас, солнце скрылось за горизонтом, в небе появились тяжелые тучи. Уныние и тревога подкосили наши ряды.
Юра проверяет замки на дверях и калитке, вешает на плечо рюкзак и угрюмо подводит итог:
— Ладно. Хреново, конечно, что нарвались.
Только в «Ласточке», застигнутой на проселочной дороге дождем, нас накрывает эйфория.
— Я ему челюсть сломал, *ля буду! — хвалится Ками со штурманского сиденья и оживленно жестикулирует, Дейзи орет матерную песню, героически преодолевая грязевое месиво и лужи, Никодим задумчиво рассматривает поврежденный кулак.
В свете фар мелькают брызги и ошметки, в салоне жарко натоплено, накурено и стоит полумрак.
Под ухом громко бьется сердце Юры, и глаза слипаются.
Тонкая алая полоса отделяет черное небо от черного поля, на запотевшем стекле блестят капли. А я, затаив дыхание, любуюсь правильным профилем Филина на фоне окна, погружаюсь в запретную сказку и вязну в ней.
Хорошо, что он есть. Он теперь дорог мне…
В полусне протягиваю руку и дотрагиваюсь до светлых волнистых волос, темного жесткого «ежика» на затылке и теплой щеки. Он не двигается, хотя губа дрожит.
Юра, увлеченный болтовней с Ками, весело ржет, и я, в ужасе от содеянного, резко отдергиваю пальцы.
11
Тесная захламленная квартира кажется оплотом надежности и спокойствия, и волнения сегодняшнего вечера быстро отлетают прочь.
На кухне горит уютный свет, Юра и Филин лопают привезенные с дачи сосиски, глушат чай и, перебивая друг друга, с азартом обсуждают дальнейшие планы.
И тот и другой фонтанируют идеями, и даже я начинаю верить, что на сей раз у «Саморезов» все получится — будут сотни тысяч подписчиков, серьезные площадки в других городах, контракты с лейблами и много-много бабла.
Юра курит одну за одной, беспрестанно заправляет за уши роскошное каре и глядит на Филина восторженными глазами. Потрясающий дар убеждения, складная речь и нечеловеческое обаяние — Юра мог бы стать главой секты, под его влиянием ребята готовы репетировать сутки напролет, вот и Филин, кажется, попал под гипноз.
Снимаю с головы мокрое полотенце, тщательно просушиваю голубые патлы феном и страстно желаю провалиться сквозь пол и первый этаж прямо под землю.
Я не знаю, что нашло на меня во время поездки, не знаю, как теперь поведет себя наш герой, но от тепла его волос и кожи до сих пор покалывает ладонь.
От него исходит четкий и мощный ответный сигнал — я улавливаю его и реагирую всей душой. Осознанно ли он делает это?
Вряд ли…
Но воспоминания о том, как спокойно и без колебаний он меня спас, согревают кровь и разгоняют пульс.
Тяжко вздыхаю и с тоской смотрю на увлеченное лицо Ярика. У него другие цели, и отмороженная идиотка вроде меня едва ли когда-нибудь войдет в круг его приоритетов.
…А я бы с удовольствием осталась с ним наедине, рассекретила личность, расспросила о попытке сделать роковой шаг. Узнала бы о причинах.